В зависимости от того, кто спрашивает или, наоборот, кого спрашивают, вероятно, это я убил трех своих лучших друзей.
Спросите бабушку Блейка Ллойда, Нану Бетси, и она наверняка ответит «нет». Потому что когда мы виделись с ней сегодня, она схватила меня в охапку и со слезами на глазах прошептала: «Ты в этом не виноват, Карвер Бриггс. Это известно Богу, и мне тоже». А Нана Бетси всегда говорит что думает. Так что вот так.
Если бы вы спросили родителей Эли Бауэра, доктора Пирса Бауэра и доктора Мелиссу Рубин-Бауэр, думаю, они ответили бы «возможно». Когда мы встретились с ними сегодня, они посмотрели мне прямо в глаза и пожали руку. На их лицах лежала печать тяжелой утраты, но не гнев. И я почувствовал безысходность в их слабых рукопожатиях. Думаю, такое их состояние связано с бесконечными размышлениями, считать ли меня в той или иной степени причастным к их потере. Так что они вполне могли сказать «возможно». Их дочь Адейр? Сестра-близнец Эли. Мы дружили. Не так близко, как с Эли, но дружили. Уверен, она точно считала, что во всем виноват я, судя по брошенному на меня гневному взгляду. Словно она желала, чтобы я тоже оказался в той машине. Это произошло всего несколько минут назад, когда она разговаривала с кем-то из наших одноклассников на похоронах.
Теперь судья Фредерик Эдвардс и его бывшая жена Синтия Эдвардс. Если бы вы спросили их, убил ли я их сына Тергуда Маршалла (или Марса) Эдвардса, думаю, они четко ответили бы «наверняка». Когда я сегодня увидел судью Эдвардса, он, как всегда безукоризненно одетый, наклонился ко мне. Некоторое время мы молчали. Воздух вокруг сделался плотным и тяжелым, словно камень.
– Рад видеть вас, сэр, – сказал я наконец и протянул ему свою потную руку.
– Здесь нет ничего радостного, – произнес он своим царственным голосом и, играя желваками, посмотрел поверх меня. Мимо меня. Словно думал, что если убедит себя в моей ничтожности, то сможет поверить и в то, что я не имею отношения к смерти его сына. Он пожал мою руку, потому что это был его долг, и лишь так он мог причинить мне физическую боль.
Ну а теперь моя очередь. И вот я сказал бы, что это именно я убил трех своих лучших друзей.
Не специально. Я уверен, никто не верит, что я сделал это специально, пробравшись под их машину глухой ночью и повредив тормоза. Нет, но это жестокая ирония для писателя вроде меня: я просто вычеркнул их из жизни. Вы где, ребята? Ответьте. Простое, неоригинальное послание. Но копы нашли телефон Марса (Марс был за рулем), в котором оказалось недописанное смс. Он хотел ответить на мой вопрос и, похоже, именно этим и занимался в тот момент, когда врезался на автостраде на скорости почти семьдесят миль в час в зад трейлера. Машина проскочила под трейлером, и ей полностью срезало крышу.
Уверен ли я, что это смс запустило в действие цепочку событий, повлекших за собой смерть моих друзей? Нет. Но это вполне возможно.
Я ошеломлен. Раздавлен. Но еще не в тисках ослепляющей, звенящей боли, которая, не сомневаюсь, ждет меня в череде стремительно надвигающихся дней. Я вспомнил, как когда-то чистил лук, чтобы помочь маме на кухне. Нож выскользнул из рук и поранил мою ладонь. В мыслях возникла пауза, словно телу требовалось понять, что оно ранено. В тот момент я четко знал две вещи. Первое – я чувствовал стремительный удар и тупую пульсацию. Но боль приближалась. О, она стала нарастать. И второе – я знал, что через пару секунд залью кровью любимую мамину бамбуковую доску для нарезки овощей (да, у людей частенько формируется глубокая эмоциональная привязанность к разделочным доскам; и нет, я не понимаю, как это происходит, поэтому не стоит спрашивать).
