Самолет, накреняясь, описывает круг, заходя на посадку. Под его серебристым крылом расстилается заметно разросшийся за последние годы Краснодар. Подавшись к прохладному стеклу иллюминатора, я внимательно всматриваюсь в распластавшийся внизу город моего детства и юношества. Город, в котором в свое время я был и самым счастливым, и самым несчастным мальчишкой на Земле. Город, которому вновь предстоит стать мне родным.
Ну, здравствуй, брат. Не думал, что вернусь? Я тоже.
Когда-то кричал, что ноги моей здесь не будет, а оно, видишь, повернулось как. "Никогда не зарекайся" потому и набило оскомину, что слишком уж часто в яблочко.
***
– Ну, Лёв, давай, – Лешка Комарин, КВС (командир воздушного судна в гражданской авиации), крепко жмёт мою руку, а потом и вовсе обнимаемся с ним, хлопая друг друга по спине. Рядом мнутся девчонки – стюардессы, улыбаясь и тоскливо поглядывая на меня.
Отступаю от Лехи и жму руку его второму пилоту. Мальчишка молодой совсем, я его почти не знаю. Так, чисто как зовут и все…С Лешкой же мы летали вместе, было дело, но теперь уж вряд ли повторим.
– Эх, жалко всё -таки, – Комарин упирает руки в бока, щурясь от яркого южного солнца, – Может, передумаешь еще, а, Лёв?
– Я уже забрал документы, – поправляю спортивную сумку на плече – мой единственный багаж. Оказалось, что в новую жизнь мне и брать особого нечего. Или не хочется ни хрена.
– Да Романов тебя с радостью обратно. Провожали, он чуть не плакал, – хмыкает Леха.
– И уже сюда подал, – повторяю то, что Комарин знает итак.
– Мда, – чешет затылок под фуражкой, – И когда заступаешь? КВСом хоть?
– Конечно. Через три недели выхожу, попросил пока время дух перевести. У отца тут дом на Домбае. Родители его в сезон сдают обычно. А сейчас ремонт как раз затеяли. Там поживу, присмотрю за бригадой и заодно воздухом подышу.
– Ты ж там родился? – вспоминает Лешка мои редкие рассказы о своем детстве.
– Да.
– Ну, родной дом – это хорошо. Дома и стены помогают, – вздыхает Лешка и снова кидается меня обнимать, – Ну, давай, брат, пока. Эх, жалко, что ты так решил…Лучше бы остался в Питере. Город большой…
– А работа одна, на хрен, – отрезаю я.
– Девчонки, пока, – салютую стюардессам, отступая от Лешки.
– Удачи, Лев Александрович, – поют нестройным хором с пробивающимися нотками сожаления.
Криво им улыбаюсь, подмигнув. Эх, что ни говори, а приятно. Да, девочки, и по вам я тоже буду скучать. Машу ребятам на прощание, запрыгивая в последний трансфертный автобус. Двери плавно закрываются, отрезая меня от взлетной полосы и стоящих на ней людей.
Может пожалею еще, что решил так резко поменять свою жизнь: уволиться из Пулково, уехать из Питера, где прожил последние десять лет. Может и пожалею, но сейчас мне кажется это единственно правильным решением. И впервые за весь этот долбанутый месяц дышится если ни легко, то точно легче.
Точно расстояние способно сгладить весь тот трындец, в который превратилась моя жизнь. Словно, сменив город, я смогу изменить и все остальное. Говорят, от себя не убежишь. Но, как-то много лет назад, у меня один раз получилось, так что попробуем.
***
Предупреждать о своем приезде я никого не стал. Зачем?
Встречать меня в Краснодаре из Домбая – дело хлопотное, слишком уж много километров. К тому же я все равно решил взять напрокат машину. Своей у меня теперь не было. Все бывшей оставил, кроме разве что трусов с носками, небрежно закинутых в спортивную сумку, которая валяется теперь на заднем сидении видавшего виды прокатного аутлэндера. Ключи родительского дома жгут карман. Их мне передала мать, приезжавшая неделю назад в Питер в командировку. Хотела заодно поговорить по душам, обсудить мой развод. Очень настойчиво хотела.
