– Мама, не знаю, что мне делать! Санька весь горит, его постоянно рвёт. Может, вызвать скорую? – кричала я в трубку телефона, прижимая к груди хныкающего годовалого сына, который после прогулки на улице вдруг, ни с того ни с сего, заболел.
Да как заболел! Сначала всё было хорошо, сын был весел и играл с машинкой, постоянно разговаривая с ней на своём, малышовском языке. Я ему подогрела суп, усадила в детское кресло. Успела скормить только несколько ложек, как настроение малыша резко изменилось, и он заплакал.
Потом начался ад: температура повысилась до тридцати девяти в течение нескольких минут, всё съеденное вышло обратно, вода тоже не удержалась… Уже через пять минут градусник показывал тридцать девять и пять, и я была в полном отчаяние. Муж на работе, дома, кроме нас, никого, помочь и подсказать некому. После звонка своей маме тут же вызвала скорую и ходила с ребёнком на руках по квартире, подвывая вместе с ним от беспомощности. Слёзы катились градом, я молилась всем святым и уповала, чтобы скорая приехала быстрее, потому как чувствовала, что творится что-то очень плохое, и очень переживала.
Ребёнок уже не плакал, тихо лежал на моих руках с закрытыми глазами с уксусной салфеткой на голове и тяжело дышал. Теперь в голос рыдала я. Резкий звонок в дверь заставил нас обоих вздрогнуть, и я бросилась открывать. Сквозь плачь я с трудом смогла рассказать, что случилось, пока доктор осматривала малыша. Медсестра поставила сумку с лекарствами и спешно набирала в шприцы одно за другим лекарства. Один, второй, третий…
– Доктор, не молчите, что это? Ещё полчаса назад он был здоров и весел…
– Мы его забираем с больницу, быстро собирайте вещи и спускайтесь. Я сделала уколы, чтобы сбить температуру и поддержать его сердце. Пока ничего сказать не могу, надо провести обследование, – ответила врач, заматывая мальчика в пелёнку и беря на руки.
Я, не помня себя от страха за жизнь сына, металась из спальни на кухню, собирала вещи в больницу и глотала слёзы. Закрыла квартиру и на ватных ногах спустилась вниз. Скорая стояла у подъезда, но в кабине сидел только водитель, который крикнул, чтобы я садилась быстрее, не задерживала.
Далее сквозь писк приборов, вой сирены и голоса двух женщин, спасающих моего сына, я почти ничего не воспринимала, находясь в какой-то прострации. Несколько раз, видя моё состояние, медсестра давала понюхать нашатырь, но каждый раз, когда я видела в руках врача дефибриллятор, всё опять расплывалось перед глазами и я не могла сфокусировать взгляд.
Ребёнка увезли на каталке, а меня завели в приёмный покой, дали выпить какую-то противную настойку и посадили на кушетку, приказав ждать, молиться и держаться. И я держалась. Из последних сил. И молилась, как могла. Сколько прошло времени, я не знала, но в какой-то момент к шуму в моей голове и бесконечным мольбам добавилось ещё что-то. Я не поняла сразу, что это за звук, но через несколько секунд явно расслышала слово «мама», сказанное неуверенным тонким детским голоском.
Я распахнула глаза, вытерла слёзы и оглядела небольшой кабинет, где, кроме меня, сидела за столом только фельдшер и что-то писала в журнале. Дверь в коридор была закрыта. У меня по спине вниз сбежала капелька пота, и, как только она дошла до ремня джинсов, я услышала ещё: «Мама, пойдём вместе, мне страшно». Никого не видя перед собой, но чувствуя, что это зовёт сын, я собрала все оставшиеся силы и потянулась на зов.
Последнее, что я услышала, перед тем как полностью погрузиться в темноту, это: «Девушка, вот только не надо мне здесь обмороков!»
***
– Верда, что происходит? Я у тебя заказывал только ребёнка! Какого демона ты притащила ещё и его мамашу? Что было непонятного в этом заказе?! – орал молодой высокий мужчина, сложенный, как атлет, одетый в чёрный костюм, с белой тонкой косой до пояса.