Шорох встряхнул густую, застоявшуюся тишину. В холодном воздухе запахло сыростью и прелой листвой. Между ветвей золотом блеснули глаза ворона.
Ворон оглядел небольшую поляну, переплетенную сухими косами корней. С его последнего визита поляна не изменилась: поросший мхом булыжник стоял на месте, меж стволов занавеской висела паутина, а на земле неподвижно сидел человек.
Заметить человека было нелегко: в его волосы вплетались ветки, мох укрыл доспехи, лежащий рядом меч обвили корни. Раньше человека звали Воином, но сейчас любой назвал бы Чучелом.
Ворон собрался улетать, но неожиданный хриплый стон остановил его.
– Кыш! – выдавил Воин.
Звук выходил из горла с трудом, будто пробивался сквозь одичалые заросли.
– Ишь, чего захотел, – ответил ворон. – Хозяин леса нашелся!
Воин нахмурился и недоверчиво посмотрел на птицу.
– Ты разговариваешь?
– Ты разговариваешь? – передразнил ворон.
Воин пошевелил сухими губами. Разминка далась тяжело.
– Я думал ты часть дерева, или что-то такое, – продолжил ворон. – Даже испугался когда ты закряхтел.
Тело Воина оставалось неподвижным, но глаза, окаймленные складчатыми мешками, беспокойно бегали. Ворон подлетел ближе.
– Напомни, зачем ты тут сидишь?
Человек остановил взгляд на паутине, растянутой между лысыми деревьями. Паутина держалась на честном слове и зевала широкими дырами.
– Не твое дело.
– Похоже, ты сам не знаешь.
– Проваливай! – голос Воина вспыхнул неожиданной громкостью.
Человек и птица удивленно посмотрели друг на друга.
– Ого! Прогресс на лицо.
Ворон тревожно огляделся и прислушался. Тишина натянулась тетивой в тяжелом лесном сумраке. Угрюмая гримаса Воина светилась мертвенной бледностью. Человек провел языком по губам и поморщился от сухой горечи. Кожа приятно разорвала пленку оцепенения, и холод обнял лицо.
Угольное перо, мерно покачиваясь, опустилось Воину на нос. Воин громко чихнул, и его закостеневшее тело содрогнулось, обнажив ноющую боль в мышцах.
– Ты что, специально это делаешь? – в голосе человека проступил прежний глубокий бас.
– Что бы ты ни имел в виду, я все делаю специально.
Воин почувствовал как тысячи иголок пронзили окаменевшие мышцы. Он поднялся, опираясь о дерево, и сделал несколько осторожных шагов. Ворон нетерпеливо переступал с лапы на лапу.
– Смотри не упади, – закаркал он. – Держись аккуратно, вот так. А вот и меч! Удержишь? Не порежься, а то разучился наверно… Хотя и меч поди затупился, весь в хозяина…
Меч действительно затупился и помутнел. Рельефный орнамент вдоль эфеса скрылся за коркой грязи, тонкая паутина связала лезвие с гардой. «Стремящийся,» – вспомнил Воин имя меча.
– … конечно не самый лучший из мечей, – продолжал ворон. – Да и хозяин не ахти но… АА!
Воин вложил всю силу в удар. В прежние времена он бы успел разрубить птицу пополам, но сейчас не попал и по ветке. Ворон заметался между деревьями, разбрасывая перья. Меч грузно рассекал воздух, подчиняясь неуклюжим и заторможенным взмахам. Направления ударов угадывались легко, и ворон играючи кружился, раззадоривая человека все сильнее.
Воин оступился и потерял равновесие. Он замер, пытаясь сосредоточиться и отдышаться, но гнев взорвался кипящими брызгами, и Воин вновь бросился в атаку. Мертвенная белоснежность его лица сменилась кровяными оттенками ярости, морщины собрались в кучу, придавая гримасе здоровой злости. Воин прыгал за птицей, беспорядочно размахивая мечом.
– Ты зашел слишком далеко! – рычал он. – Слишком далеко!
– Давай скажем, что я «залетел» слишком далеко, – спокойно отвечал ворон. – «Зашел» звучит унизительно для птицы.
