А ведь начиналось-то все, как обычно.
Мы тогда шли узнавать, куда немцы задвинули свой гаубичный дивизион. И задвинули ли они его вообще – может, он на том же месте стоит, скирдами прикидывается. Как говаривал Коля Аваров: «Всего-то делов».
На прежнем месте дивизиона не оказалось. Нашли мы там полтора пушечных колеса плюс пяток воронок от «петляковых». Зато от тягачей, что эти гаубицы уволокли, осталась такая шикарная колея – не хуже Герингштрассе. А потом мы столкнулись с патрулем.
Это была первая гадость. И попался-то он нам так неудобно, что не спрятаться, не смыться тихо. А во-вторых, когда мы их стали снимать, Витя Шершень то ли сплоховал, то ли фриц ему попался на редкость живучий – успел, гад, на спуск нажать. В общем, нашумели.
Ну, капитан наш правильно решил – отступать надо к ним в тыл. На переднем крае сейчас от ракет в глазах рябит и чешут по каждой тени. А в ближнем тылу отсидимся, подождем, пока все успокоится, и выйдем. Не к своим, так к соседям.
И тут эти связисты! Нет, ну надо же, чтобы за один выход два раза такая бледнота! Бывало, лежишь часами, а фрицы у тебя под носом бродят – и ничего. А тут – послетались, словно мы медом намазанные.
Хорошо еще, болотце поблизости оказалось. Первое дело против собак. Ручей, он, конечно, тоже неплох, но если по берегам пойдут – найти место выхода могут. А в болото фрицевские овчарки не полезут – не дурные.
В общем, поползли мы на этот островочек, обсохли малость, ну и думаем к ночи выбираться. Все болото немцы не оцепят – тут батальон нужен, а кто ж целый батальон ночью в оцеплении будет держать. Выставят посты и завалятся себе. У немцев ведь все четко – днем воюем, ночью спим. А мы мимо них на брюхе…
И тут по островку как врежут шестиствольным.
Я сначала решил – все, аминь. Был старший сержант Малахов – а осталась воронка от «андрюши». А оказалось – нет, рядом. Повезло. Можно сказать.
Очнулся я на каких-то нарах. Сел, глазами похлопал – руки-ноги вроде на месте, голова тоже. И форма вся целая, даже не порвана нигде – гимнастерочка хэбэ, ремни – брезентовые, как положено, сапоги, даже пилотка в левом кармане – и та на месте.
А главное – нож в правом сапоге.
Вот тут я маленько опешил. Думаю, может, меня и в самом деле свои вытащили. Партизаны там или местные какие, хотя откуда они в прифронтовой-то полосе. Ну не похоже это на немцев – такие роскошные подарки оставлять!
Огляделся. Камера как камера, встать можно, макушкой об потолок не шваркаясь, и шаг сделать можно – от нар до стены. Окна нет, дверь деревянная, железом обита. Все как положено. Я-то сам, правда, не сидел, но наслушался достаточно.
Только я к двери подошел – лязг, грохот, дверь распахивается, а на пороге рожа, да такая, что только в луже да с похмелья увидать можно. Это, помню, нас в мае одна селянка наливкой угостила – ох и было же нам на следующее утро небо с овчинку. А потом еще и от капитана…
Тип, значит, весь из себя такой квадратный, угловатый, явно под «фердинанд» косит. Бородой зарос по самые брови, словно партизанит третий год. Куртка на нем – кожаная, с бляшками, а на поясе меч. Самый натуральный. Из какого музея он его спер – леший знает.
– Выходи.
Ты гляди, думаю, он и по-русски шпрехает. Ежкин кот, куда ж это меня занесло?
Напялил я, значит, пилоточку на всякий случай, и пошли мы. Я впереди, тип сзади. Коридор – ни одной лампочки, одни факелы на стенах чадят. Прямо инквизиция какая-то. Потом лестница, еще дверь, а за дверью еще один тип. Этот в музее еще больше поживился – весь железом обклеился, шлем рогатый, явно нового образца, и, главное, меча ему мало показалось – копье приволок, словно тут им размахнуться где можно. И хоть бы для приличия «шмайссер» на плечо повесил!
