Часть 2
Два месяца спустя
Во всяком событии можно найти
положительные моменты. Иногда для этого нужно, правда, очень
постараться. Особенно когда всё вокруг кажется чёрным или
тёмно-серым. Так и было со мной в первые дни, когда я лишилась
любимой работы. Но не уволилась, а всего лишь отправилась в отпуск,
к которому прибавились почти четыре недели неиспользованных
отгулов. С этим мне помогла Марина Арнольдовна. Позвонила и
сказала:
– Элли, не торопись. Иди-ка ты и
отдохни как следует, а мы…
– Простите, Марина Арнольдовна, кто
это «мы»? – перебила я её грустным голосом.
– Девочка, не перебивай старших, это
невежливо!
– Простите…
– Мы – это те, кто ценит тебя,
уважает и любит в нашей клинике, вот кто, – строго сказала
заведующая. – Так вот, мы постараемся что-нибудь придумать. Не
обсуждается. Заявление на отпуск жду до конца рабочего дня.
Поспеши.
Конечно, я так и сделала. Гранин
наложил резолюцию «Не возражаю».
Могу себе представить, каким у него
было лицо в этот момент. Но спорить с Мариной Арнольдовной он ещё
побаивается. Может, потом, когда-нибудь. А пока наша заведующая для
него фигура, обойти которую не получится. Она работает в нашей
клинике почти 40 лет, и за это время обзавелась большими связями с
городской медицине. Жаль, их недостаточно, чтобы избавить меня от
глупых обвинений.
В тот же день я написала заявление
на отпуск, быстро попрощалась с коллегами. Анна Геннадьевна
Прохорова, конечно, расстроилась. Ведь ей снова придётся исполнять
мои обязанности заведующей отделением. Хорошо, что не заместителя
главврача, – для этой должности ей не хватило бы административного
опыта. Да и все остальные тоже не были рады тому, что случилось. Я
услышала много слов поддержки, поблагодарила коллег и, едва
сдерживая слёзы, уехала домой.
«Наконец-то настало время, когда
смогу побыть с Олюшкой», – думала во время пути. И когда вернулась
и отпустила няню, дала волю чувствам. Пока моя доченька спала, её
мама, сидя на кухне, обливалась слезами от обиды. Но едва услышала,
как ребёнок проснулся, умылась и пошла заниматься домашними делами,
от которых почти отвыкла.
За последующие четыре дня мой
телефон раскалился от звонков и сообщений. Все, с кем я общаюсь,
выразили слова поддержки. Я принимала их, сколько могла, а потом
поставила смартфон на беззвучный режим. Кончились силы и слова,
чтобы говорить в ответ. Захотелось тишины и покоя, к тому же Олюшка
приболела немного, и всё внимание я переключила на неё.
На пятый день ко мне примчался Дима.
К счастью, один, без своего большого семейства, иначе им бы здесь
не понравилось. Трудно соблюдать идеальный порядок, нужный для
приёма гостей, когда в душе такое творится. Но родному брату эти
мелочи в виде огромной стопки детского белья, которое я не успела
погладить, или висящих на балконе пелёнок, разбросанных игрушек
были привычны. Он-то, папа многодетный, из состояния перманентного
бардака не выбирается. Привык.
Дима крепко обнял меня на пороге, а
потом мы провели чудесный вечер, болтали до самой ночи. Пришлось
ему всё рассказать в подробностях. Да он, собственно, потому и
примчался, что позвонил в первый день моего вынужденного отпуска. Я
не удержалась, расплакалась, и брат тут же сообщил о скором
приезде.
Боже, как я благодарна небу и
родителям, что у меня есть такой близкий человек!
Пока мы говорили о том, как Гранин
требовал, чтобы я уволилась, по глазам Димы видела: ему так и
хочется сказать «говорил же тебе об этом человеке». Но брат, к чего
чести, сдержался. Да я и сама всё понимаю. Не стоило снова
погружаться с Никитой в новый-старый роман. Единственное светлое
пятно в этом – моя Олюшка.
На следующее утро, когда мы все
проснулись и собирались завтракать, в дверь позвонили.
