Medice, cura te ipsum1> [1] [1].
К рассвету дождь закончился. Рваные серые облака плавно плыли по небу, унося дождь на восток. Вдалеке слышался колокольный звон, призывающий прихожан к заутрене. Конный разъезд Стрелецкого приказа объезжал заставы, проверяя, не спят ли дозорщики. Первой от ночной дремы пробуждалась паперть. Калеки, увечные и убогие, покинув обжитые ночлежки неспешно занимали места, оголив свои язвы и струпья: кто на нижних ступенях, кто ближе к дверям церкви. Во дворах слышался собачий лай, гомонили дворовые, на дорогах появлялись первые пешие люди, спешащие кто в церковь, кто на торговую площадь к Кремлю. Зоркие молодые парни, изображая инвалидов и немощных, шныряли на крестце близь кружала и блюли порядок, – высматривая, нет ли в округе чужаков, желающих приглядеть себе ночлег или застолбить проходное место для сбора подаяния. И если таковые находились, то их заталкивали в угол и очень убедительно, приставив стилет к горлу, предлагали заплатить пеню за использование чужой территории. Одним словом, Москва медленно просыпалась.
Весть о смерти царя, Великого князя Федора III Алексеевича, почившего совсем еще в юном возрасте от родовой болезни, распространялась по Московскому государству со скоростью лесного пожара в сильную засуху. С первых же дневных часов, чуть только рассвет коснулся небосвода, во все концы державы помчались гонцы, разнося печальную весть. Народ, узнав о смерти царя, стекался со всей округи к Москве, чтобы успеть с ним проститься. Похороны по тогдашнему обычаю были назначены на следующий день после его кончины.
Повозка, в которой находились новоиспеченный подлекарь Аптекарского приказа Петр Постников и его друг и наставник аптекарь-алхимист Готфрид Грегори, обогнув в Замоскворечье Климентовский острог, съехала с бревенчатого настила на Большую Ордынку и сразу же за Серпуховскими воротами бухнулась в размытый дождем и талыми водами, Тульский тракт. Наших героев сопровождали три стрельца – назначенные им в помощники – возница и два верховых. Увязая по самую ось в густой грязи, повозка медленно двигалась в направлении Белгородского воеводства – к своему пункту назначения – Верхососенску. По заданию главы Аптекарского приказа путники направлялись в степи Белгородчины на сбор лекарственных трав для пополнения царской аптеки.
Ехали молча. Несмотря на ухабистость дороги, клонило ко сну. Укрывшись овчиной от утренней мороси, каждый был погружен в свои размышления. А подумать им было о чем, особенно Петру. Страх, который нагнал на него боярин Языков, он ощущал почти физически.
Третьего дня царь Федор проводил инспекцию по испытанию учеников лекарской школы Аптекарского приказа на знание учениками лечебных навыков. И, когда, на вопрос царя – знакома ли студиозу Постникову такая хвороба, как скорбут – а царь страдал родовым скорбутом, – тот, вспомнив лекцию ректора школы доктора Блюментроста, рассказал, что этим недугом чаще всего болеют невольники на галерах, потому что питаются однообразной пищей. Но, как только они попадали на берега Африканского континента и находили в прибрежных лесах цитрусовые фрукты, родниковую воду и особенно кислую траву, то в течение нескольких дней почти все выздоравливали.
Это известие сначала вызвало у царя удивление, а потом на него накатил приступ гнева. Как такое может быть? Он, Великий князь. Царь всея Руси, которого уже много лет лечат лучшие доктора Европы, но не могут избавить его от проклятого недуга. А какие-то галерщики, рабы, просто поев лимонов и кислой травы за несколько дней выздоравливали… От ярости его затрясло, он затопал ногами, стал задыхаться, хотел что-то сказать Языкову, но неожиданно у него носом пошла кровь, царь размяк, затих и, медленно сползая с кресла, завалился на бок. Присутствующие доктора констатировали у государя беспамятство на фоне пароксизма.
