Заметка из газеты «Русские ведомости» за 1864 год
Случай, рассказанный нашему корреспонденту на Кавказе пластуном станицы Новодеревянковской Мартыненко.
В самый разгар боя на смежной вершине, из каменной хатки, как назвал это малоросс, вылез громадный великан, потревоженный шумом боя. Он снял покрышку с хатки, весом не менее 1000 пудов, положил ее на ладонь, а сверху посадил маленькую и юркую женщину, видимо, свою жинку. Та, удобно, словно на диванах, устроившись на покрышке, болтала ножками, обутыми в красные чувяки, и заливисто хохотала, не обращая внимания на шум ружейной пальбы. Один из пластунов попытался подстрелить богатыря, но промазал. Великан, оглядываясь и громко ругаясь, скорым шагом пошел в гору. Самое интересное, что ругался богатырь, как уверяет Мартыненко, на чистейшем русском языке. Впрочем, остальные пластуны этого не подтверждают, мол, из-за шума боя слов не разобрали. Полковник Бабич, руководивший вылазкой и, по словам пластуна, также видевший великана, к сожалению, погиб в ближайшем бою. Мартыненко и пятеро бывших с ним пластунов клятвенно заверяют, что перед боем ничего горячительного не употребляли, а в том, что чувяки жинки были именно красные, готовы побожиться. Выводы из сего случая читающая публика может сделать сама.
Солнце валилось за гору – и мир постепенно слеп. Елена поднималась вверх по крутой каменистой дороге, со всех сторон окруженной прозрачным буковым, с примесью граба, лесом, – догоняла солнце, которое не успело укрыться за краем горы; с каждым шагом вверх кровавый глаз светила, запутавшийся в переплетении ветвей, выглядывал, шутовски подмигивая, из-за пляшущей линии горы. Склоны кряжа поросли кизилом, терновником, ожиной, на полянках цвели январские цветы: фиолетовые и бледно-сиреневые цикламены, матово-белые вислоухие подснежники; а морозники на прямых высоких стеблях жались поближе к стволам.
Елена совсем запыхалась, сердце колотилось, подступая к самому горлу, то и дело она останавливалась, отдуваясь, хотя шла не скоро да и сумка была не тяжелой. Когда наконец поднялась, наградой ей стал круглый веселый глаз, который окончательно выскочил на синий, в белых нарядных облаках, небосклон. На севере небосклон подпирала троица далеких островерхих снеговых вершин: в середине самая высокая пика-гора, по краям две пониже, троица грезилась позади волнистой линии близких дымчато-бежевых хребтов с мазками вердрагонового плюща, по самое горло затянувшего длинные лесины.
Поселок состоял из ладных двухэтажных домов, с обязательной каменной лестницей снаружи, огражденной балясинами, чаще всего лестница громоздилась на переднем плане, и два ее конца, как каменные лапы, сходились потом в единое ступенчатое туловище. Елена прошла поселок насквозь довольно скоро, ступив с горной дороги в его середину. Домик, доставшийся ей в наследство, стоял на краю обрыва.
Елена просунула руку между досками серой калитки и подняла засов. Покатый участок земли, обнесенный покосившимся штакетником, – тогда как давно все хозяйства в округе загорожены были или металлопрофилем, или сеткой-рабицей, – оказался мал и пуст, садовых деревьев – раз-два, и обчелся. Раз – это огромная старая груша-дичка, раскинувшаяся над сараем-дровяником, где громоздились поленницы дров, два – росшая за домом яблоня сорта «доктор Фиш», ну и три – небольшой виноградник, разбитый в углу огорода; виноград, как объясняла соседка, приглядывавшая за пустым домом, был дрянного винного сорта, с толстой сизо-фиолетовой кожурой и множеством косточек.
Поднявшись на цыпочки, она сунула руку в длинное дупло грушевого, в три обхвата, дерева и обнаружила на трухлявом дне ключ. К домику вела узкая тропинка, петлявшая среди сорняков, вовсю зеленеющих и зимой. Домишко был маленький и плохонький, такой уже старый, что удивительно, как еще держался на ногах, а ноги его – это сваи по углам, сложенные из камня-бутяка, толстые и длинные, потому деревянная лестница с хлипкими истертыми ступенями и шаткими перилами, которая вела на открытую веранду, оказалась крутенька.
