Кровь капала с неба.
Никогда не думал, что подобное возможно. Говорят, когда Бог кого-то проклинает, вместо воды льется кровь. Только вот то были слухи о божественном вмешательстве, а это… это был чудовищный результат смертного ума.
Рядом кряхтела Рели. Вот кому уж точно было не по себе… Девушка, стоя на коленях, пыталась судорожно глотнуть воздуха. Бледные щеки покрылись пеплом, широко раскрытые глаза померкли и выцвели. Но это лишь мелочи. Я оставил ее отдыхать, так как знал, что с ней все будет хорошо. А вот со мной все было немного сложнее.
Я любовался этим ужасным зрелищем. Этот кровавый дождь расчерчивал воздух в паре шагов от меня, не задевая даже случайными брызгами, но вот темные силуэты, спускавшиеся с гор таяли, испарялись, исчезали под каплями. Молчаливо, без криков, без пламени, без молитв. Кровь как будто смывала всю грязь, очищала мрачные, подернутые пеленой тумана склоны. Фигуры сначала медленно брели, потом падали на землю и обращались в прах, которому суждено лишь забыться между страниц чьих-то историй.
Мне это чертовски нравилось. Какая-то часть внутри меня ликовала и радовалась при виде жестокого акта уничтожения. Детская, наивная радость, с нотками непонимания. Чувства, незамутненные логикой.
Чувства, которые помимо трепета вызывали отвращение и страх.
– Жизнь священна, – напомнил я себе хриплым и побитым голосом пару слов из церковной песни.
И отпустило. Отхлынуло. Разум вернулся на место, смерть вновь казалось мерзкой и уродливой. Жизнь священна. Я помню.
Вытащив клинок из ножен, снова встал. Стер с лица кровь. Пошатнулся, но все же остался на ногах. Я сражаюсь за людей, не за богов. И в этой бесконечной битве так важно не забыть, кто ты такой…
Если ты, конечно, это знаешь.
Стук копыт. Шелест ветра. Тихий треск факела. И что-то ещё, что-то зловещее, едва заметное нарушало тишину, держало в напряжении ничего не понимающих людей. Ночь никогда не была временем человека.
Но вот я отличался спокойствием, слегка заинтересованно наблюдая за встревоженными стражниками, которые все пытались опознать во мне то ли монстра, то ли неприятеля. Их нельзя было обвинить в мнительности – даже я косился в сторону темнеющих провалов в ожидании грозного рева или хруста ломаемых веток. Как будто сама земля в благоговении замерла перед явлением хаоситской крови.
Я демонстративно медленно слез с коня, осторожно достал с пояса грамоту и передал её главе дозора. Закрытый шлем с конским хвостом, необычный для этих мест чешуйчатый доспех, точно трофейный, лёгкое копье в руках и хромота на левую ногу отличали единственного стоящего бойца среди вчерашних сыновей шахтёров и мелких торговцев.
– Приветствую, господин инквизитор, – начал он уверенно и точно, словно опытный глашатай. – Меня зовут Верд. Как добрались?
– Здравствуй. Дороги на редкость спокойны. А вот тут, похоже, схватки не редкость?
Новобранцев снаряжали вразнобой, всем, что было. Тут и кальдургские бригантины, и кольчуги, и шапели, и солдатские цепи, и фальшионы, и даже куски незнакомых мне лат. В распотрошенной оружейной явно умели ухаживать за вещами, однако свежие царапины, сколы и зазубрины тихонько шептали о сложных буднях городской стражи.
– Не редкость, – до странного безмятежно начал Верд. – Порядка в этих землях нет, прошлый правитель слёг с лихорадкой и умер, наместника задрали гарпии, пока он в шахты ехал. А Церковь… Простите, господин инквизитор, но тут на севере все честно, – серебро в рудниках закончилось, и до нас теперь церковникам дела нет.
– Бесхозная земля? – спросил я. – Неужели имперский поверенный еще не прибыл?
Верд вздохнул и вернул мне грамоту. Кажется, что он сильно устал от происходящего и собственного бессилия, но за решёткой шлема я мало что мог увидеть. Общался он со мной без всякого намека на страх в голосе, в отличие от своих подчиненных, которые были готовы нанизать меня на копья до сих пор.
