Сколько прошло минут или часов, не знаю… Сижу на полу в своей комнате и понимаю, что конкретно облажался. Моя знаменитая «чуйка» дала сбой в этот раз, хотя, в глубине души, я знал, что не прав, но всё равно шел напролом, пытаясь доказать самому себе обратное, чтобы потом упиваться жалостью к себе и доказывать, что никому верить нельзя. Как я, чертов идиот, мог так жестоко обидеть самого дорого мне человека, возможно единственного, после мамы и отца? Как повелся на сомнения, которые вселил в меня этот ублюдок, Альберт? Почему не поверил ей, когда она смотрела на меня полными любви, умоляющими глазами и просила поступить правильно? Поверить ей…
Мои руки пронзает боль, и я смотрю на них. Глубокие порезы и царапины, из которых сочится кровь, рассекают костяшки пальцев. Оглядевшись вокруг, замечаю разгром в моей спальне, точнее, того, что от нее осталось. После ухода Каролины, пытаясь выплеснуть на себя же свою ярость, я разнес всю комнату. Первым была кованная прикроватная тумба, которая улетела в зеркальные двери гардероба. Потом был телевизор, который, оторвав от стены, я швырнул в панорамное окно. Статуэтки на полках, картины, рамки с фотографиями, аксессуары, декор – не смогло уцелеть ничего. Когда во всем этом погроме, я добрался до кровати, у меня уже не осталось ни сил, ни злости… Сорвал покрывало и простыни, на которых, ещё вчера мы спали с Каролиной и прижал их к своему лицу, жадно вдыхая ее, еще сохранившийся, аромат. От осознания того, что произошло, к горлу подкатил ком. Уже не пытаясь сдерживать яростные слезы, которые остро резали мои глаза, дал им волю. И ещё больше возненавидел себя за это: рыдаю, как баба, из-за того, что сам и натворил.
Беспомощность и осознание того, что не вернуть назад, навалилось на меня тяжелым грузом и я решил окунуться в свой личный ад. На задворках сознания ко мне приходит понимание того, что, если бы я или Альберт оказались правы, и Лина, действительно была бы не той, за кого себя выдавала, я бы, наверное, меньше переживал. Просто в очередной раз, закрепился бы в своей правоте, поставив очередную «галочку» и начал двигаться дальше. Это было бы не просто, но точно не так больно, как сейчас. Сейчас я понимал, что сам все разрушил и теперь буду пожинать плоды своего недоверия и сомнений. Я даже жалел, что оказался не прав: с её предательством я бы нашел силы справится, а вот со своим собственным – не уверен.
Когда мышцы моих ног затекли, а естественная нужда давала о себе знать, открываю глаза и морщусь свету, который разливается по комнате. Жалюзи и шторы благополучно, сломанной и рваной кучей лежат на полу, уже не выполняя того, для чего они предназначены. Когда прошла ночь и наступил день, я не помню, так же, как и то, какой сегодня день и уж, тем более сколько время. В попытках отыскать свой телефон, обвожу глазами комнату и понимаю тщетность этой затеи. При свете дня все выглядит ещё более ужасно, особенно мои распухшие руки, на которых растеклись запекшиеся дорожки крови. Смотрю на разбитое зеркало и вспоминаю, как в ненависти к себе бил свое отражение. Поднявшись на ноги, прохожусь по комнате и слышу слабый звук из глубины квартиры. Иду на звук и, нахожу свой смартфон на диване в гостиной. Хорошо, что он не попал вчера под раздачу.
Звонила мама. Чувствует она что ли?
Не успеваю сбросить, как звонок раздается снова, но на этот раз уже в дверь. Слабая надежда мелькает в моей душе, и я кидаюсь открывать, но и тут меня настигает разочарование: на пороге своей квартиры встречаюсь с обеспокоенным взглядом матери, и не менее беспокойным взглядом Гарика, который топчется позади неё.
– Я же говорил вам, Елизавета Андреевна, с ним все в порядке… – переминаясь с ноги на ногу пытается убедить ее водитель.
