Мела метель и вьюга выла. И было все бело кругом, казалось, будто злая сила обрушилась на жалкий дом.
В убогой хижине, где-то на краю земли, сидели старик Гаврила со старухой Глафирой.
Здесь же ютился их сын Данила с женой Домной и парой их детишек, Искрой и Иваном.
Такой метели и такой вьюги Гаврила не видел никогда за свою долгую жизнь.
В хижину постучали.
– Кто мог прийти к нам в такую погоду, – изумился старик.
Домна хотела открыть дверь, но не смогла. Метель намела снегу почти под самую крышу.
Стук опять повторился.
Встал Данила, навалился всем телом на дверь. Образовалась небольшая щель. Метель с какой-то неистовой радостью засвистела снеговыми пулями в щелку, и Данила испуганно закрыл дверь.
Однако в эту щелку вместе со снегом успели протиснуться две собаки.
Жалкие, голодные, замерзшие. Рухнули у порога и стали как мертвые.
Дети бросились к собакам, пощупали их носы и радостно воскликнули, – Они живые.
Гаврила налил в миску воды и поставил перед собаками. Дети принесли по куску хлеба и положили их перед мордочками собак.
Животные не шевелились.
– Вы ошиблись, – сказал старик, – Они умерли. Но на улицу их уже не выкинешь. Будем ждать, когда утихнет метель.
Вьюга выла и стонала всю ночь. К утру все окончилось. Стало так тихо, как не было еще никогда.
Гаврила, кряхтя и охая, поднялся со своего жалкого ложа, и остолбенел.
Перед его постелью лежали две красавицы собаки. Рыжие, пушистые, живые. Обе посматривали на старика карими глазками, и казалось, что они улыбаются.
Старик нагнулся и ласково погладил обеими руками обеих собак.
Те вильнули роскошными хвостами, сели перед Гаврилой, и вдруг одна из них заговорила человеческим голосом, – Спасибо за приют и ласку, добрый человек. Почему живешь так скудно?
Старик усмехнулся в бороду и сказал, – Не всегда я жил скудно.
Я всю жизнь работал и наживал. Но чем больше наживал, тем больше нахлебников всех мастей и из всех волостей набегали.
И не только набегали. Часто налетали, как туча, все громили, всех убивали, забирали в полон, грабили до нитки и опять улетали, до следующего урожая. И кто только не налетал. И гунны, и галлы, и римляне и варвары… Всех не перечесть.
Но когда в селе никого не осталось, кроме нашей семьи в нашей жалкой хижине, налетчики забыли дорогу в нашу сторону. Нечего с нас взять.
И тогда я понял, – Наша скудость, наша жизнь.
– Резонно, – сказала собака, однако скудость ведет к вырождению.
Чем же вы тут занимаетесь, если не сеете и не пашете, и не разводите, и не пасете? Детям, поди, скучно?
– Да нет, – отвечал Гаврила, – Детям даже веселее стало. Они теперь что хотят, то и делают, куда захотят, туда и пойдут. Дети страх потеряли. Хотят, собирают грибы и ягоды, хотят полевые цветы рвут, а если захотят, то и пшеницы посеют немного. Ну, так, чтобы зимой с голоду не помереть. Ну, дровишек малость заготовят.
А зимой заберутся на печку, и моя Глафира им сказки сказывает. Так и время пролетает незаметно.
Собака подумала немного, потом сказала, – Может быть, попробуем еще разок разбогатеть, но несколько на новый лад.
– Ты хотя и красивая собака, – сказал Гаврила, – но не человек. Откуда тебе знать, как воевать с человеком сильным. Да и зачем? Нам и так хорошо. Мои внуки уже не видели никаких захватчиков, потому и нервы у них крепкие, ноги неутомимые, сердца добрые, да и воображение развито гораздо больше, чем у прежних поколений. Те прежние все о страхах думали, а эти даже слова такого уже не знают.
– Ну что ж! – сказала собака, – Хорошая почва для начала новой жизни, попробуем воображение обратить в реальность. Ты со мной согласен, Метелица?
