День обещал быть теплым и солнечным, какие обычно бывают на излете бабьего лета. На небе ни облачка. И ветер где-то вдали заплутал. Ни дыхания его, ни шепота не чувствуют на себе листья старого вяза, из шершавого чрева которого вылезли голые ветви-руки и вскинулись вверх, переплетясь, словно застывшая в молитвенном экстазе женщина. Высоко над землей обросли ветки пальцами-сучками, а те – ноготками-листочками, да так мощно, что издалека напоминали мохнатую меховую шапку. Со временем плотная растительность поредела, будто изъеденная молью. В эти дырявые прорехи упали с утра первые лучи солнца, да так и застряли, задумавшись. Нет на них пастуха со свистящим кнутом, чтобы спугнуть, заставить скакать по кроне слепящими белогривыми конями.
В народе причудливое дерево прозвали «ведьминым помелом» то ли за сходство с метлой, то ли за сходство с женской фигурой. Людская молва прочно связала его с молодой графиней, угасшей от несчастной любви полтора века тому назад. А дом ее страданий – старинный двухэтажный каменный особняк – уцелел и как подснежник на прогалине влачит одинокое существование зажатый со всех сторон современными бетонными высотками.
Поговаривают, что и после смерти хозяйка никуда не ушла, всё также горюет и оплакивает свою судьбу. А еще бают, что вяз сей поливала она своими слезами, чтобы стал он свидетелем ее растерзанного сердца и был «живым» предостережением, так сказать, всем обманутым влюбленным.
Каких только музеев в нем не перебывало! Только под жилье ни разу не сдавалось. А виной тому опять-таки это дерево при усадьбе. По ночам его морщинистая кора трескается и кряхтит как простуженный дед. А наросты на стволе – следы былых ампутаций лишних сучков – растягиваются пухлыми губами в адской усмешке или трясутся в плаче как дряблые мышцы старика при ходьбе. Тянет ствол руки к стене – обнять и погладить; острые ветки царапают окна противным протяжным скрипом, будто стонет и вздыхает графиня, недовольная чужим присутствием в доме.
Музейные сторожа не задерживались на опасной для здоровья должности, увольнялись после нескольких ночных дежурств, а иные – особо чувствительные – после встречи со зловредным призраком закончили свои дни в лечебнице для душевнобольных.
Умная электронная сигнализация, пришедшая на смену людям, так часто срабатывала на ложные поцелуи в стекло прутьев «ведьминой метлы», что было принято решение и вовсе ее отключить. Начальство берегло сотрудников и бензин, резонно рассудив: какому вору в здравом уме захочется добровольно залезть льву в пасть? Призрак хозяйки – самый надежный охранник муниципального имущества. Лишь неугомонные блогеры еще горят желанием заснять и выложить в интернет гуляющую по ночам мертвую женщину, но везет немногим.
Как бы то ни было, а сейчас второй этаж музея декоративно-прикладного искусства закрыт на реставрацию, о чем любезно сообщает блеклое объявление на входной двери. Давно закрыт музей-усадьба, судя по выцветшей краске на буквах. Чего не скажешь про ломбард, облюбовавший полуподвальный первый этаж с незапамятных времен. Двери его всегда открыты для посетителей. Все режимы многострадальной страны пережила торговая точка, и съезжать не собирается. То ли работники в нем бесстрашные, то ли…
Быстрым шагом, почти бегом, оглядываясь на ходу, Алексей торопился миновать улицу. Он боялся преследования, хотя за ним никто не гнался. Просто он вовремя увидел того, с кем не хотел столкнуться нос к носу. Оттого тут же развернулся и пошел обратно.
Споткнувшись у входа в ломбард, решил, что удача на его стороне: он переждет опасность в этой богом забытой лавке. Его кредитор ни за что не станет искать должника в такой дыре.
