Это было прекрасное утро. Капли ночного дождя медленно катились вниз по лепесткам только распустившихся цветов. Пчёлы уже кружили в танце, улетая неизвестно куда. Интересные создания эти пчёлы, они только и делают, что танцуют, танцуют где-то, но не перед тобой. Дождь оставил после себя не только капли, ставшие росою, но и лужи на старом асфальте. Только луж этим трещинам ещё не хватало. По такой луже и прокатил на своём велосипеде малыш Пит, добрый малый, если не выбрасывать те газеты, что он кидает аккурат под дверь. Солнце поднялось не очень высоко, но его лучи отражались от начищенной рамы этого, будем честны, не самого быстрого велосипеда. Одно из таких отражений забежало ненадолго в комнату Ланьера. Он только успел разглядеть синюю кепку, да красный флажок над задним колесом.
Ланьер недолго смотрел вслед этому почтальону, может, лучшему в мире, но узнать это не представляется возможным. Таких конкурсов, соревнований, не существует. Хотя, малыш Пит умудрился попасть газетой прямо в кружку одному толстяку. Тот вышел встретить утро в большом шёлковом белом халате, только из чистки, и чёрных тапочках. Половину огромного пуза этого уже не молодого толстячка прикрывали собой длинные, не то шорты, не то настолько огромное нижнее бельё, что на этом неправильном глобусе давно образовался волнистый разлом. Толстяк, будучи в прекрасном расположении духа замахал рукой почтальону, и малыш Пит, забросив газету высоко, угодил ею прямо в чашку дымящегося кофе. Никто не знает, специально ли он это сделал или нет, но повторять подобное он больше не решался. Ровно как и дом этого толстичка малыш Пит проезжал стремительно, аккуратно бросая газету, что она падала на свежескошенный газон.
Когда почтальон скрылся из виду, Ланьер вернулся к сочинению. Будучи уверенным в собственных силах, он поставил перед собой цель – написать сочинение за час. Профессионалы пишут по десять страниц за час, чем же он хуже? Ланьер сможет написать сочинение за час, а, вскоре, напишет целый роман за один день. Правда, он условился с самим собой, что проснётся в три часа, но это обещание он нарушил, провалявшись в постели до пяти, что уже означало его поражение и невозможность быть в числе профессионалов. Но, с кем не бывает!
И вот, Ланьер, склонив голову, сидел перед столом. Перед листом ещё пустой бумаги. Перед ещё не тронутой ручкой. Взгляд метался то на бумагу, то на ручку, и это должно помогать, но слова не приходили. Ему не писалось. Никак. То ли ручка бракованная, то ли бумага дешёвая, и ничего путного и достойного на такой бумаге написать нельзя, но что-то выбивало его. Или, вдохновенье, эта ветреная особа, исчезла так же внезапно, как и появляется, когда никто не ждёт. Ланьер винил всё и всех в собственной невозможности писать. Нет, заголовок был написан, начало было положено, начало трудное. Да и так это трудно. Ещё этот малыш Пит, чтоб его! Всё сегодня, казалось было настроено против Ланьера.
Тогда, не найдя лучшей затеи или увлечения, Ланьер принялся рассматривать всё, что было по ту сторону окна. Солнце уже поднялось, как тесто, но не так высоко, и сохраняло ещё свою мягкость. Свой багровый румянец свежести. К этой свежести и тянулись все цветы, что росли в саду одного художника. Художник этот живёт на другом конце улицы, и, через окно, Ланьер мог увидеть только крышу этого дома. Он никогда не бывал в доме этого художника, да и самого его не видел, но, не смотря на это, Ланьер уважал этого человека за их схожесть. Только Ланьер творил словом, когда художник творил красками. Можно сказать, что оба они пишут красками, только один – чёрными на белом листе, другой же использует все краски на белом холсте. Сад же этого человека его не интересовал.
