Я стою у самого края, всего один шаг разделяет меня от бездны, в которую я могу окунуться уже в следующую секунду. Ставлю два пальца на запястье левой руки, чувствую легкую, едва ощутимую пульсацию. Только она напоминает мне, что я еще жива. Где-то глубоко внутри меня вдребезги разбитое сердце. Люди говорят, что это просто орган, тогда почему оно имеет свойство так искусно сжиматься в груди, когда мы чувствуем боль, посылая всему телу разрушительный сигнал? От него вся работа организма моментально переходит в режим самоуничтожения. Физически ты еще здесь, а ментально уже умер.
Смотрю вниз. Высоко. Воздух стал таким тяжёлым, он с трудом пробирается в мои легкие. Мое тело отторгает эту жизнь. Я больше не чувствую себя в этом мире. Хочу сделать шаг, чтобы окунуться в бездну, где больше нет этих мыслей. Моя голова так сильно устала от них, но они рождаются с неимоверной скоростью еще больше усугубляя необратимый процесс, в который вошло все мое тело. Потребуется меньше минуты, чтобы навсегда избавить себя от этих мучений. Смотрю по сторонам, пытаясь взглядом уловить красивый фрагмент, чтобы именно он остался моим последним воспоминанием перед тем, как я сделаю шаг в эту бездну. Переступлю в тот мир, который остался загадкой для человеческого разума.
Крепко сжимаю целлофановый пакет в своих крошечных ладошках, они были влажными. Мне страшно. Я безмолвно стою за дверью, ожидая, когда мать закончит готовить обед и выйдет из кухни. Она думает, что я уже в школе, но у меня сегодня совершенно другие планы.
– Я невидимка, меня никто не заметит. – тихо шепчу себе под нос.
Старинные часы, громко тикают над моей головой. Прислоняю руку к своему сердцу, где-то слышала, что оно подстраивается под такт идущих стрелок. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь – считаю про себя.
Слышу, как мать накрывает кастрюлю крышкой, выключает печь. Тишина, наверное, развязывает фартук, его пояс всегда образует крепкий узел на ее талии. Так странно, такая большая, а бантик до сих не научилась завязывать. Раздаются шаги, она что-то бубнит себе под нос своим вечно недовольным голосом. Хочу заметить, что я никогда не видела улыбки на ее лице. Она всегда грозно хмурит лоб, на нем уже образовалась первая морщинка между бровей. Наконец-то мать выходит, из кухни, останавливается у зеркала и поправляет прическу. Мое дыхание замирает, кажется, что и сердце перестает стучать. Я всего в пяти метрах от нее, вжимаюсь в стену, мне хочется раствориться. Испарина проступает на лбу, она медленно скатывается, так сильно щекочет, смахнула бы ее рукой, но терплю.
Раздается заветный щелчок замка, входная дверь открывается, ее подхватывает сквозняк и с грохотом хлопает. Слышу, как поворачивается ключ в замочной скважине. Два оборота и долгожданная тишина.
Внутри меня все ликует. Толкаю дверь, за которой пряталась. Вижу в отражение зеркала лучезарную улыбку. Да, в этом доме улыбаюсь только я. Вообще мне иногда кажется, что я не из этой семьи, а детей просто перепутали в роддоме. Теперь по воле судьбы, я отбываю свой детский срок в этой странной семье. Где слово счастье, совсем незнакомо. Я полная противоположность своих родителей. Быть может, Господь послал меня им, для того чтобы они увидели, что бывают в жизни другие чувства, помимо уныния и тоски. Эти мысли всегда утешают, когда мать, в порыве гнева, кидает в меня свой тапок.
Я быстро забегаю на кухню, открываю холодильник. Наши запасы совсем иссякли. Пять сосисок, небольшой кусок колбасы, если возьму, то меня сразу вычислят. Морозильная же камера была забита до предела. С трудом отрываю два больших куриных окорока и запихиваю их в целлофан, который украла у соседки, развесившей постельное белье сушиться. Да, мы живем в то самое время, когда обычные пакеты, кажется роскошью. Их используют многократно, например мой тщательно отмывали от рыбы, но запах еще остался. Что ж мне не выбирать, и так сойдет.
