ДВОЙНИК ДЛЯ ШУТА
ГЛАВА 1
— Если нам удастся уничтожить императора, мы изменим ход истории
на тысячелетия, — пробормотал высокий и худой до болезненности
человек в переливчатых дымчато–серых одеяниях. Лицо его было скрыто
серебряной маской, вечно хранящей непроницаемое выражение.
— Вы считаете, это возможно? — позволил себе усомниться его
собеседник.
По его тону нельзя было понять, что именно он считает
невозможным — покушение или масштабы его последствий.
Он был встревожен и растерян: это было ясно хотя бы по тому, как
он мял пальцы, снимал и нанизывал обратно тяжелые перстни, и
постоянно поправлял то воротник, то пышный плащ. К тому же он все
время почесывал кончик носа.
Человек в маске смотрел на него с нескрываемым презрением. Тот,
другой, не видел этого холодного и тяжелого взгляда, но чувствовал
его кожей. Он чувствовал его всегда, еще со времени своего
младенчества. Этот взгляд оскорблял, унижал, уничтожал его — и
ничего с этим нельзя было поделать.
Перед ним стояло воплощение его кошмаров и детских страхов —
человек, которого боялись и почитали все, кто его знал. Правда,
таких было очень не много.
Этот воплощенный ужас назывался человеком лишь потому, что любое
другое определение подходило ему еще меньше, а вовсе не потому, что
его действительно считали одним из детей рода человеческого. Ничего
живого и естественного не было ни в его странном, тощем и
изможденном теле, закутанном в бесчисленные переливающиеся одежды,
ни в костлявых руках со скрюченными пальцами, похожими на
обугленные веточки, ни в жутковатом лихорадочном блеске черных глаз
в узких прорезях серебряной маски. В самой его привычке никогда не
расставаться с маской, наконец. Он странно ходил, передвигаясь,
словно оживший деревянный манекен, странно поворачивал голову,
будто приводил в действие заржавевший механизм, странно дышал —
хрипло и прерывисто, как если бы ему постоянно не хватало
воздуха.
Он походил на живого мертвеца, случайно забредшего в гости к
живым из какого–то заброшенного склепа, и, тем не менее, человек
этот держал в руках такое несметное количество жизней и судеб, что
даже безумец не восстал бы против него.
— Нужно сделать так, чтобы невозможное стало возможным, —
донеслось из–под маски. — Но это не ваши заботы.
— Да, но императора любит народ, ему верна гвардия, он настолько
могущественнее, что абсурдно посягать на его власть. К тому же на
днях он сочетается браком с принцессой Арианной и снова подтвердит
этим союз с Лотэром. Воевать против него — значит воевать против
целого континента. Это ли не безумие?
Человек в маске повернулся спиной к собеседнику. Его всегда
злила слабость и нерешительность других, бессильных он сбрасывал со
счетов и вычеркивал из своей жизни. Он бы и этого нытика вычеркнул,
причем немедля, но время еще не пришло. Сейчас эта разряженная и
украшенная побрякушками рохля была ему необходима.
Пока необходима…
— Я не собираюсь объявлять войну, — произнес он почти минуту
спустя, когда его ярость улеглась настолько, что он смог заставить
себя говорить спокойно. — Воевать не просто бессмысленно, но и
самоубийственно. С другой стороны, народ Великого Роана станет
любить того, кто будет сидеть на троне Агилольфингов, — и ему,
народу, все равно, каким именем назовут следующего императора:
Ортоном, Лексом, Тирроном или как–то иначе. А теперь позвольте мне
удалиться — у меня десятки неоконченных дел.
Он прошагал к дверям на негнущихся ногах, впечатывая каблуки в
мраморные плиты пола, и вышел, не дожидаясь ответа.
Человек в роскошных одеяниях заломил руки и тревожно огляделся
по сторонам. Взгляду его предстала пышная обстановка: дорогие ковры
по всем стенам; тяжелая низкая мебель на гнутых золоченых ножках;
малахитовые и агатовые вазы с охапками ярких тропических цветов,
аромат которых наполнял помещение; стройные нефритовые колонны в
углах комнаты, увитые живым плющом; тяжелые бронзовые двери,
которые невозможно выбить даже тараном; и высокое стрельчатое окно.
Единственное окно в этом помещении, забранное к тому же золоченой
решеткой. Человек подошел к нему и, встав на цыпочки, постарался
выглянуть наружу.
