Джинн сидит в темноте. Проходит некоторое время, и он зажигает в ладони огонь. Пламя бесшумно колышется на его руке, не имея под собой никакого источника. Он смотрит в огонь, и пламя всматривается в него. За его спиной видно стену. На ней пестрят отметины дней. Пламя вспыхивает на мгновение, озаряя большую часть стены, и видно что отметин на них намного больше.
Он читал бесконечные свитки и книги, которые только удавалось достать или написать самому. Рисовал самые разные портреты лиц, выплывающих в памяти. Создавал миры, бесконечные потоки звезд, морские глубины, огромную высоту, макеты планет и даже солнца. Создавал людей, мужчин и женщин, детей. Рассказывал им истории и пытаясь прикоснуться к теплым загорелым рукам, всякий раз отворачивался. Он прикасался к пустоте.
– Пятьдесят, – озвучивает Джинн вслух цифру, делая новую отметку. Как только он отступает, становится видно другого Джинна.
– Что пятьдесят? – спрашивает он. Они абсолютно похожи и в ладони у каждого горит огонь, только второй Джинн выглядит немного старше. Мираддин не отвечает, – дней? Недель? Лет? Для чего ты разрисовал всю эту стену?
В интонации слышится насмешка, а голос набирает силу. – Ты уже давно сбился со счета, да и какой смысл отмечать дни, если совершенно не имеешь представления о том, какое сейчас время суток?!
–Уж явно не для того чтоб ты орал тут, – он отворачивается и резко натыкается на другого Джинна меньше возрастом.
– Куда ты? – спрашивает он, – если не знаешь ответа на вопросы, то так и скажи. – Его голос звучит спокойно, и огонь в его руке горит так же.
– Я не знаю, довольны? – отвечает Джинн.
– А кто будет знать? – спрашивают они хором, – наверное, я должен знать, я ведь тут самый старший. – Скептически отмечает Джинн №2.
– Самый старший тут не ты! – протестует парень – Джинн№3. Во взгляде читается достоинство, смешанное с детской обидой.
– Да, верно, я тут старший, – подает голос седовласый старик, сидящий у стены. – Ну и кому от этого легче?
Рядом с ним прижавшись почти вплотную, сидит еще один парень. На его застывшем от страха лице читается ужасающее осознание. – Мы никогда не выйдем отсюда… – едва слышимо шепчут иссохшие губы.
– Так спокойно! Никому не поддаваться панике! – громко говорит Мираддин голосом главнокомандующего. – Мы обязательно выйдем отсю…
– Ну и лицо у тебя! – подошел, а именно почти влез к нему один Джинн с широкой ироничной улыбкой и приличной бородой, – выйдем, не выйдем… какая разница, если ты и в том и другом случае поглощен паникой. – Он едва слышно рассмеялся, толкнув Мираддина в плечё.
– Никакой паники, – говорит ему Мираддин. – Не сходи сума. Ты должен продержаться.
– Это похоже на безумие? Даже если так, то какая разница? – ответил он с той же интонацией, что и Мираддин.
– Серьезно? И кому ты это говоришь? Самому веселому и смелому из здесь присутствующих?
– Или самому себе?
– Может, расскажешь нам, в чем смысл? Ты хотел успеть так много в своей жизни, но она проходит и можно сказать, что она не просто проходит, а исчезает навсегда.
– Даже если ты выйдешь отсюда, мир будет совершенно другим.
– Ага, учитывая, что он меняется каждые десять лет.
– И тогда в чем смысл?
– В чем смысл?
– Все кого ты знаешь, умрут.
– Опять.
– Но люди это ведь все равно бесполезный мусор. Они, так или иначе, умрут быстрее тебя. И кого бы ты ни любил, будь это эмир ил бедняк, друг или враг и даже… она.
– Они все равно умрут. Города занесет песком, когда ты выйдешь и наконец, увидишь реальный свет. Не это жалкое подобие, а свет настоящего солнца.
– И ты действительно думал, что ты силен? Ставишь себя выше людей, да? – послышался новый смешок. – Да посмотри на себя? Ты последний дурак. Заблудился в пустоте, как ребенок в пустыне. Лучше бы посчитал, сколько раз мог умереть здесь.
