Глава 1
Понятие единичного преступления
Прежде чем вести речь о множественном преступлении, необходимо осознать одну аксиому: множественное явление всегда состоит из единичных. Теория уголовного права уделяет этому достаточное внимание и выделяет это единичное, но под разными наименованиями – «единое», «единичное», «особенное». Разумеется, если сущность исследуемого не меняется в зависимости от наименования, то различие в наименовании особого значения не имеет, тем не менее, точное наименование любого явления – залог точного поиска его сущности. В этом смысле более верным является наименование того особенного, совокупность которого составляет множественность, как единичного, поскольку термин «единое» показывает лишь внутреннюю целостность явления, тогда как термин «единичное» свидетельствует не только о внутренней целостности, но и об обособленности явления вовне. Именно эта двойственность сущности последнего термина и привлекает нас в нем. Следует согласиться с И. Б. Агаевым, который считает, что более точным является термин «единичное».[1]
Проблема соотношения единичных и множественных преступлений и связанные с нею проблемы понимания и классификации тех и других сравнительно давно находятся в центре внимания криминалистов. Это вызвано и реальным существованием единичных и множественных преступлений, и сложностью их понимания и определения, и сложностью их взаимосвязи. При этом теория уголовного права знает реальные попытки дать более или менее четкое определение единичного преступления, что позволило бы отграничить его от множественного, и фактическое отношение к подобному. Так, Н. С. Таганцев следующим образом понимал единичное преступление: «Определяя преступление как посягательство на норму в ее реальном бытии, мы предлагаем, как общее правило, единое, более или менее точно очерченное действие лица, посягающее на норму и единую также строго определенную норму как предмет посягательства».
