Что такое истинная литература?
В среде интеллигентов-писателей бытует мнение, что это скучно и что эта литература именно такой и должна быть: мол, творчески пишут не для того, чтобы людей развлекать. На это есть боевики и детективы. Однако кто посмеет утверждать, что скучно читать Данте или смотреть пьесы Шекспира?
Я думаю, что истинная литература, наоборот, интересна. Интересна, во-первых, языком. В романе Александра Звягинцева язык сочный – иногда грубый, иногда изысканный. У него не только пьяные бандиты говорят, как им присуще, но и коровы и березы у него оживают, потому что он находит для них свои, своеобразные слова.
Во-вторых, истинная литература интересна туго завязанной интригой с загадками, с неожиданностями, с хитроумным переплетением причин и следствий. Хочется знать не только что будет дальше, но и что было раньше. Александр Звягинцев способен так построить сюжет, что невозможно догадаться, кто из действующих лиц истинный герой, а кто отъявленный мерзавец. Это, безусловно, порождает интерес к чтению его произведений.
Любопытно, что читательский интерес иногда возникает к описанию чего-то очень хорошо знакомого, скажем, как у Чехова, а иногда совсем вымышленного или карикатурного, как у Гоголя. У Александра Звягинцева присутствует и то и другое. Его герой возвращается домой после долгой разлуки с Родиной, и его ждет множество сюрпризов. Россия открывается ему с совершенно незнакомой стороны. То же самое происходит с читателем, который читал и Чехова и Гоголя, а вот с изнанкой жизни, где действуют «герои нынешнего времени», умеющие убивать и чувствующие себя в «зоне» комфортнее, чем на свободе, совершенно незнаком.
У меня интерес к истинной литературе зависит от ее диапазона: от басов до сопрано. Если в ней речь идет о мещанском счастье, мне это быстро наскучивает. А вот если как в романе Александра Звягинцева, где герой за плечами носит черта и безудержно стремится к Богу, тут я начинаю дышать свободнее. Ты мне давай сразу ад и рай, а не какое-то там чистилище. И на этом поприще автор достоин похвалы: вертикальное измерение проходит через все его творчество – от добра к злу, от неверия к вере.
И даже дьявол у него в заключение… распят.
Владимир Волкофф,
лауреат Международной премии мира,
премий Французской академии Жюля Верна
и Шатобриана (Франция)
Продавливая пучеглазые облака, серебристый «боинг» громом небесным обрушивался на идиллический мир альпийской гармонии. Взгляду красивой молодой блондинки открывалась величественная панорама царства заснеженных каменных исполинов. Вспарывая сияющую хрустальную тишину, самолет опускался все ниже и ниже, и все четче и четче вырисовывались контуры ущелий и рек, все более ощутимым становился бренный мир утраченных иллюзий.
А когда под крылом поплыли тронутые пастельными тонами осени горные долины с синими прожилками рек и ручьев, блондинка вплотную приникла лицом к стеклу иллюминатора. Сквозь цепляющийся за вершины рваный туман проступили перевал и мост, перекинутый через стремнину, зажавшую в отвесных скалах бурную реку. «Сен-Готард, – догадалась она. – А это – Чертов мост, на штурм которого полусумасшедший старик Суворов под градом пушечных ядер и картечи гнал своих двухметровых гренадеров-фанагорийцев… Да, было племя!» – подумала блондинка и, сделав большой глоток кампари, покосилась на дремавшего рядом соседа.
На покрытой цыплячьим пушком голове господина, похожей на перезрелую тыкву, поблескивали капельки пота, а в такт легкому храпу подрагивали розовые обвислые щечки. Почувствовав ее взгляд, он открыл глаза и, взглянув в иллюминатор, проворковал:
