И пускай твоя обитель Где-то в вышине. Ты мой ангел, мой хранитель, Помоги ты мне.
© Ксения Ангел «Папа»
* * *
{Элина}
Говорят, любви достойна только мама. Кто это придумал, наверное, никогда не был знаком с отцовской любовью. Никогда не знал, что такое отцовская забота, тепло и был обделен этим. В нашей семье все было наоборот. Я знала, видела и ощущала любовь отца во всех ее проявлениях: в его словах и поступках, именно он был – лучшим другом и советчиком, опорой и поддержкой во всех начинаниях. Был тем человеком, который однажды должен был взять руку единственной дочери, подвести ее к человеку, за которого она выходила замуж, и вложить ее руку в его крепкую мужскую ладонь. Это все, чего я по-настоящему всегда хотела – чтобы отец одобрил мой выбор и выдал замуж. Проводил во взрослую жизнь. Дал напутствия. Распустил мои крылья, пообещав всегда быть рядом, чтобы в случае чего я могла вернуться в отчий дом, сложить свои крылышки в его заботливые руки, выдохнуть и все начать сначала.
Мне было жизненно необходимо чувствовать его близость. Она придавала мне сил и уверенности в себе, давала надежду на то, что завтра будет лучше, чем вчера, делала меня целостной: казалось, без нее я разобьюсь, как волна об острые скалы, и больше никогда не соберусь воедино. Поэтому больше всего на свете я боялась, что, однажды проснувшись, больше не услышу его тихий неторопливый голос, не увижу, как он затягивается сигаретой и выпускает в воздух небольшие кольца дыма: медленно с наслаждением, будто это самое большое удовольствие в жизни, которое хотелось растянуть, превращая секунды в минуты, а минуты в часы. В такие моменты, будучи еще ребенком, я любила стоять рядом с креслом, в котором сидел отец, и перебирать тонкими пальцами его упругие кудряшки. Я не отвлекала. Я просто любовалась им: вглядываясь в задумчивые черты лица, пыталась разглядеть в нем себя. Нам часто говорили, что мы похожи и я не упускала возможности лишний раз убедиться в этом. Те же тонкие твердо сомкнутые губы, тот же по особенному мягкий и внимательный взгляд, даже черные кудряшки, казалось, вились по одинаковому небрежно и задорно, делая нас похожими на ангелов. Единственным отличием между нами был цвет глаз: у него – карие, у меня мамины – изумрудные. Во всем остальном я была его маленькой копией. Папиной дочкой, любимицей, которую он не переставал баловать вниманием и заботой.
Тогда я даже представить не могла, что наступит день, когда я больше не услышу его добродушного смеха и не сожму в своих по-детски маленьких ладошках его крепкие шершавые руки, прижимая их к губам и впитывая, въевшийся под кожу, запах табака. Я упивалась каждой минутой, проведенной рядом с ним. И безумно тосковала, когда приходилось расставаться; молча ненавидя все, что нас разделяло: школу, работу, командировки. Со временем я поняла, что он не может быть рядом постоянно, но легче от этого не стало. Будь моя воля, я бы вечно лежала на его коленях, свернувшись котенком, и наслаждалась прикосновением теплых ладоней к своим волосам.
Кто-то скажет нельзя настолько сильно любить отца, а я отвечу: можно. Особенно, если с детства он был для тебя всем: отцом, другом, домом, миром и даже матерью, которая изо дня в день прожигала свою жизнь алкоголем и не уделяла тебе должного внимания. Ее зависимость лишила меня материнской любви, но именно благодаря отцу я не ощущала себя ущербным и недолюбленным ребенком. Наоборот, рядом с ним я чувствовала крылья за спиной и радовалась каждому дню, проведенному с ним.
Теперь, оглядываясь назад, я собираю память по крупицам: складываю пазлы в одну общую картинку и понимаю, что с каждой прожитой секундой она становится все более блеклой и размытой, но от того не менее живой и волнительной. Стираются лица, поступки, моменты, но как бы ни была хрупка человеческая память – самые бесценные эмоции, пережитые нами однажды, остаются с нами до конца. Мы прячем их глубоко в себе, на задворках души, и возвращаемся к ним лишь тогда, когда остаемся наедине с собой, потому что таким ни с кем не делятся, оно слишком личное, недосягаемое, только твое.
