(Джеймс Блиш)
Буквы на засиженном мухами стекле были простыми, почти догматичными. Андресон посмотрел на них с некоторым удивлением. У агентов по искусству редко бывает какой-либо вкус, подумал он, они не могут себе этого позволить.
Вывеска гласила "Специальная выставка сюрреалистических картин" и отказывалась предоставить дополнительную информацию. Андресон двинулся дальше, затем в нерешительности остановился. Современное искусство всех видов было его областью при подготовке докторской диссертации. Не годилось бы пропускать даже самый маленький экземпляр без проверки. Он вошел.
Воздух в импровизированной галерее был затхлым от запаха пропавших овощей и очень холодным. Как и вывеска, шоу было организовано с хвастливой простотой. Ни программ, ни мебели, ни нетерпеливых гидов, не было даже никакой охраны. Андресон задавался вопросом, что могло помешать вору нагнуться под тяжелой веревкой из вискозы, которая держала рамы вне досягаемости любопытных или жадных пальцев, и убежать со всей коллекцией.
Впервые взглянув на сами картины, Андресон горячо благословил своего доброго деймона за то, что тот направил его сюда. Он не мог отнести эти работы к какой-либо определенной категории; они, конечно, не были сюрреалистическими, если только это слово не было использовано в его первоначальном значении "супер реалистичные". Художник использовал фантазию для своих произведений, это точно, но результаты не были обычной бесформенностью.
Он наклонил свое длинное тело над веревкой и осмотрел ближайшую картину. Это было огромное полотно, доходившее почти до пола, и на нем было изображено здание или аналогичное сооружение, похожее на сверкающий стеклянный стержень, поднимающийся из леса меньших стержней к красному солнцу почти ощутимой яркости. Одинокая фигура, похожая на человека, но поднятая на тугих, изящных крыльях, которые скорее напоминали летучую мышь, чем человека, парила над ближайшей из башен. Быстрый взгляд показал, что все картины, кроме одной, содержали несколько таких фигур; единственным исключением было поле звезд с торпедой, проносящейся по нему.
Быстрый взгляд Андерсона подтвердил еще одно подозрение. Сцены были в продуманном порядке, как будто пытались изобразить историю летающих людей. Он почувствовал смутное разочарование. Все это было фантастикой садового типа, граничащей с концепциями научной фантастики. Тем не менее, за всем этим стояла великолепная техника – смешивание и стирание мазков кисти, которые делали голландцев похожими на брызговики на рекламных щитах, и мастерство глазури, которое заставляло каждую сцену светиться, как освещенная прозрачность.
Например, эта последняя картина у двери. На ней снова был изображен полупрозрачный город, примерно с теми же деталями, но с едва заметным затемнением красного солнечного света, одной неровно разбитой башней, несколькими другими крошечными штрихами. Художник придал ему атмосферу почти невыносимого запустения. Это был все тот же сказочный мегаполис, но он был трагичным, пустынным, потерянным. С вершины разрушенной башни безнадежно смотрело крошечное личико, смотревшее прямо вверх на Андресона.
Он позволил себе одобрительно вздрогнуть и методично обошел галерею, следуя истории, которую создавали картины. Это казалось достаточно банальным: раса космических путешественников, которые колонизировали Землю, возможно, когда-то в далеком прошлом, построили цивилизацию и, наконец, поддались какой-то необъяснимой гибели. Что было удивительно, так это то, как убедительно была рассказана эта затасканная история. Это было реально, действительно супер реально, ибо вызывало больше веры и сочувствия, чем повседневные человеческие трагедии.
