Около семнадцати часов наш роскошный на начало девяностых годов автобус, поколесив по улицам Бреста, наконец, подъехал к таможенному пункту.
Все пассажиры вышли и, оживленно переговариваясь, направились туда.
В основном это были челночники, целью которых было добраться до ближайшего польского рынка.
Таких, семей как мы с Лидой и детьми, навсегда покидающих разваленную Горбачём и Борькой – алкашом страну, в автобусе было немного.
В отличие от нас, уезжавших из Казахстана налегке, многие немецкие родственники моей жены и знакомые отправляли за границу контейнеры с мебелью, кухонной утварью, книгами и прочим дефицитом, накопленным за годы семейной жизни.
Мы же с Лидой на четверых везли два чемодана и три сумки. Все остальное барахло было продано соседям и знакомым. Естественно, по дешевке. Сразу скажу, что пришлось приложить немало усилий, чтобы жена согласилась расстаться с нажитым годами имуществом. Но в сумме за квартиру, машину, и прочее денег набралось прилично. Поэтому Лида особо не свирепствовала.
Однако задекларированная сумма составляла одну десятую от имевшейся. Остальные марки были равномерно распределены по багажу.
Мордатый белорусский таможенник лениво приказал открыть один из чемоданов. Окинув наметанным взглядом, скомканное белье дочек, лежавшее на виду, он вздохнул и предложил убрать чемодан в багажный отсек автобуса. Герда с Яной от укоризненного взгляда матери слегка покраснели.
Мысленно я улыбнулся. Девочки в своем репертуаре. Что делать, подростковый возраст это вам не шутки.
Что же касается таможни, у неё все впереди. Чемоданы открывать перестанут. Появятся рентгеновские аппараты для багажа и проверки на взрывчатку, детекторы металла, многоступенчатый контроль и прочие приблуды будущего.
Но сейчас на границе никто этим не заморачивался, ведь задача таможенной службы на этот момент была проста – поиметь с пересекающих границу людей как можно больше денюжек в свою пользу, ну и конечно, поделиться с вышестоящим начальством.
Поэтому на нас Лидой таможенник смотрел с кислой мордой, понимая, что с этой немецкой семьи из казахстанской глубинки, одетой как бомжи, ничего взять не удастся.
Закончив шмон сумок челноков и получив от них стандартную мзду, таможенники дали добро на выезд.
– Саша, неужели мы уехали, – шепнула жена, стиснув мой локоть. – До сих пор не верю, что мы едем по Польше и завтра будем уже в Германии.
– Да, милая мы это сделали, но расслабляться не стоит, – также тихо ответил я. – Впереди ждут новые проблемы и трудности, будем надеяться, что мы вместе справимся с ними и начнем новую жизнь.
– Хорошо, что старые проблемы позади, – думал я. – А было их десятки. И все они решались единственным способом, нужно было вложить в широко раскрытые клювики чиновников различного ранга некий денежный эквивалент, после чего появлялась нужная справка, или разрешение.
К сожалению, я прекрасно знал, что в Германии бумажной волокиты будет не меньше, единственно, радовало, что в клювы немецких чиновников не нужно будет вкладывать денежные купюры.
Через час Лида заснула, положив мне голову на плечо. Яна и Герда, сидевшие впереди, оживленно болтали и негромко хихикали. Я же под тихую музыку и шелест шин по асфальту провалился в далекие воспоминания.
* * *
– Стук монотонный колес будет мне петь до зари,
Песню утраченных грез, песню надежду, любви.
Навязчивый мотив крутился в голове, и я никак не мог его выкинуть из неё.
Спать не хотелось совершенно. Все же не каждый день расстаешься с привычной жизнью и бросаешься в никуда. Дурость?
Ну, а как еще назвать мой поступок?
Бросить все имущество, как говорил один герой фильма, нажитое непосильным трудом, родных, друзей и под чужой фамилией ехать в неизвестность на другой конец страны – самая настоящая дурость. В столкновении молодости и опытной старости на этот раз победа осталась за молодостью. Возможно, я еще не раз пожалею об этом.
