Солнце уже совсем скрылось за плотной стеной деревьев, но темнота еще не пришла. Лишь по краям поляны в подлеске только-только появились и начали осваиваться вечерние сумерки.
За ужином Лева непривычно молчал и, судя по сдвинутым бровям и заторможенной реакции на происходящее вокруг, о чем-то усиленно думал. Давно его зная, я сразу определил, что мой приятель снова что-то затевает. Прикинув расклад, решил пока не приставать с лишними расспросами. Раз уж у Левы возникла новая идея, то ей надо дать возможность созреть.
Народ, а в основном это были студенты, сидел под навесом за длинным столом, сколоченном из толстых кедровых плах. Все что-то рассказывали, вспоминали дневные перипетии, беззлобно поддевали друг друга, искренне хохотали и развлекались разными другими способами. Бак картошки с тушенкой уже опустел, и присутствовавшие неторопливо попивали чаек и отдыхали после завершившегося дня.
Два парня из Владивостока периодически хлопали себя по рукам и коленям, вслух громко считая убиенных за сегодня комаров. С утра они поспорили на завтрашний компот, кто больше их наколотит. У обоих счет приближался к третьей тысяче. На другом конце стола девчонка из Кишинева вдохновенно вспоминала все новые подробности о ее недавней встрече на тропе с настоящим медведем. Уже не раз слышавшие эту историю, сидевшие поблизости ахали и охали, прикидывая – что же с ними во время практики случалось такого, о чем можно было бы тоже рассказать.
В тот день зоологи не ходили на дальние площадки. Собранный на ближнем трансекте послеобеденный материал получилось разобрать как раз к ужину. Все насекомые, многоножки, паучки и прочие мелкие «козявки» были распределены по систематическим группам, подсчитаны и взвешены на торсионных весах. Затем их разложили по ватным матрасикам или флакончикам из-под пенициллина с фиксатором – этиловым спиртом пополам с формалином. Этикетки сделаны, рабочие тетради заполнены, и – редкий случай – после ужина мы оказались свободны. Чаще вечером приходилось еще час-два проводить в лаборатории.
Это было нормально и привычно в полевых командировках Института географии. Здесь все подчинялось одной главной задаче – получить как можно больше данных о природе за короткий сезон экспедиционного выезда. На таежном стационаре работали климатологи, геоморфологи, геоботаники, гидрологи и другие специалисты, объединяемые географической наукой. За каждым сотрудником закреплялись несколько студентов, проходящих практику, приехавших из разных ВУЗов страны.
Время от времени таежный стационар посещали унылые затяжные дожди. Такие дни назывались «актированными», и народ, сидя по палаткам, играя в карты и шахматы, быстро начинал тосковать по привычному ритму полевой жизни. Начальство и остальные научные сотрудники с каждым днем все больше скучнели, Выскакивая под дождь по утрам, они вглядывались в небо, сереющее рваными клочьями между крон пихт и кедров, в надежде обнаружить среди туч долгожданные синие просветы. После таких вынужденных сбоев в работе, приходилось вставать в пять утра, вкалывать весь день, и еще оставаться вечеровать допоздна в лаборатории.
Метрах в ста за баней, на самой окраине полевого лагеря, в свое время студенты из Риги оборудовали «кафе». С пяток гигантских разлапистых кедров, расположившихся широким полукругом, смыкались кронами и служили неплохой защитой от несильного дождя. По центру утоптанной во время танцев полянки находилось обложенное речными камнями кострище. По окружности располагались четыре широких и длинных скамейки со спинками, также срубленные из больших кедровых плах. Перед ними на толстые чурки ставили миски с сахаром-рафинадом, дешевыми конфетами, мелким рижским, слегка горьковатым, печеньем. К столу подавали традиционный кофе, сваренный в пузатом медном кофейнике, тоже привезенном когда-то из Прибалтики.
