Биография Александра Невского в последнее время стала предметом бурных дискуссий: не всегда серьезных, но всегда шумных. Почему это произошло именно в настоящее время – понять нетрудно. На протяжении столетий общество развивалось более или менее поступательно – новые культурные формы последовательно сменяли старые.
Христиане ниспровергали язычество, коммунисты, в свою очередь, ниспровергали христианство, а либеральные демократы в России стремились порвать с коммунистическим прошлым. При этом из разрушенного универсума отбиралось ценное, то, что можно было использовать в рамках новой мировоззренческой системы. Таким образом обеспечивалась преемственность и упомянутая поступательность. Образ «святого князя-воина» (не именно Александра Невского, а вообще), сформировавшись в языческую эпоху, был воспринят христианством, а затем стал органическим элементом патриотического мировоззрения советской эпохи. Но затем все поменялось.
Отличительной чертой эпохи постмодерна стал мультикультурализм и ценностный релятивизм. Появилось пространство для умственной игры и разнообразной деконструкции прежних культурных образов, или, говоря модным языком социальной антропологии, мемов. Если раньше проповедник нового учения, высвобождая место для своих идей, яростно и, что важно, убежденно громил предшественников и оппонентов, то на новом витке исторического развития возник новый вид деконструкции. В ней нет былой серьезности и горячности. Это тотальная деконструкция, цель которой не является идеологической в строгом смысле слова. Во многом это желание сломать то, что ломается, и обесценить то, что обесценивается «просто так», «для интереса», just for fun. Кроме того, этот вид деконструкции преследует цели, которые можно назвать исследовательскими. Однако не в былом академическом смысле. Так ребенок, ломая игрушку, безусловно движим желанием узнать, что у нее сокрыто внутри. Однако есть в этом желании «проанализировать» и некоторая доля варварских эмоций упоения разрушением. Этот аспект «деконструкции» тоже нельзя сбрасывать со счетов.
В полной мере затронули эти процессы и историческую сферу. Я не говорю про «науку», ибо эти процессы распространяют свое влияние далеко за пределы академических кабинетов. Они затронули историческую память, школьное обучение и массовую художественную культуру. Современный «исследователь» – это любознательный ребенок, вооруженный хирургическим ланцетом.
Коснулся этот ланцет и образа князя Киевского, Владимирского, Новгородского и всея Руси Александра Ярославича Невского. «Князь? Святой? А ну, иди сюда! Грешки есть? А если найдем?»
Попытка очистить полотно «исторической реальности» от «напластований исторического нарратива» привела к тому, что в порыве энтузиазма исследователи и «исследователи» стерли весь красочный слой до тканой основы. На месте образа князя, знакомого нам по школьным учебникам (и уже поэтому несколько подозрительного), обнаруживается пустое место, размытое пятно, лишенное всякой определенности. Обнаружив это созданное их же усилиями зрелище, ученые реагировали по-разному. Одни патетически объявляли себя ниспровергателями замшелых догм и революционерами в науке. Другие, ударяясь в противоположную крайность, стали апологетами едва ли не религиозного типа. Пытаясь всеми силами спасти пострадавшую картину, они вовсе отказались от исторической критики.
Истина, как это часто случается, лежит посередине. Критически смывая позднейшие напластования «нарратива», важно вовремя остановиться. Определить тот слой, который можно (пусть и с определенной долей гипотетичности) считать наиболее близким изучаемой эпохе, наиболее информативным с исторической точки зрения. Кстати сказать, сами эти «нарративы» – тоже не пустяк. В них содержится немало интересного если не об Александре Невском, то об особенностях исторического сознания и коллективной памяти. Если присмотреться к механизмам их нарастания на историческую основу, можно многое понять об этой самой основе. Основе, которая явлена нам в целом комплексе средневековых текстов. Увы, пока машина времени не изобретена, ближе к исторической реальности нам не подойти. Но даже если вдруг представить, что такое изобретение будет сделано, исторических споров это отнюдь не прекратит. Каждый путешественник, посетивший прошлое в «историческом скафандре», будет описывать что-то свое, как это случается и с реальными путешественниками, посетившими одну и ту же страну: один видит процветающий край, а другой, стоявший рядом, описывает нищую пустыню. Современные историки могут считать большой удачей, что первоначальный отбор и обработка информации уже проведены современниками изучаемых событий. Особенно если речь идет о средневековой эпохе. Ученые вступают в диалог со средневековыми авторами. Диалоги эти подчас бывают весьма забавными. Историки спорят с современниками, перебивают их, пытаются доказать, что они, сидючи в XXI веке, лучше знают, что происходило в веке XIII. Однако, так или иначе, совместными усилиями историки и современники реконструируют прошлое.
