Варнавинский уезд Костромской губернии. Имение отставного майора Мельникова.
Остаток ночи прошёл без сновидений. Когда она открыла глаза, за окном уже светало. Тусклое зимнее солнце, словно далёкая лампада, скупо подсвечивало разрисованное узорами стекло. Лиловый свет, струящийся от окна, таял за сеткой голландского тюля. Она зевнула. Из детской доносились приглушенные голоса мальчиков. Пахло пшенной кашей, кипяченым молоком и свежей сдобой.
– Мама! Я хочу к маме, – услышала она из-за неплотно прикрытой двери.
– Тише, Сашенька. Не кричите, вы разбудите маменьку. Она еще почивает, – тихий голос няни испуганно вразумлял её среднего сына. – Пойдемте, я лучше почитаю вам книжку.
– Не хочу! – настырничал малыш. – Я хочу к маме.
– Наташа, я уже проснулась, – отозвалась Глафира.
В дверном проеме показалась гладко причесанная, глянцевая голова няни.
– Вы проснулись, Глафира Сергеевна? – с улыбкой поинтересовалась Наташа. – Я не пускаю Сашеньку, а он не слушает, балуется. Просится к вам.
Черноволосая и румяная Наташа служила у Мельниковых горничной. Она неплохо знала грамоту, и потому была допущена до воспитания детей, как няня.
– Пусти его, – отвечала Глаша. – Я сейчас встану. А где Сергей Юрьевич?
– Они уехали с утра по каким-то делам.
– Ах, да. Он что-то говорил о встрече со старостой из Смирновки, – рассеяно вспоминала Глаша.
– Да, они позавтракали и велели мне вас не будить. Я забрала детей. Мы уже все умылись, оделись и покушали. Даже Юрочка съел всю кашу. А теперь мы играем в детской и читаем книжки.
– Молодцы, – улыбнулась Глафира. – А Ольга Александровна еще не приехала?
– Нет пока, – смущенно отвечала Наташа.
Из-за широкой няниной юбки выскочил радостный Саша и пулей подлетел к матери. Маленькие ладошки ухватились за кружевную простыню. Малыш подтянулся и вскарабкался на постель Глафиры. Словно котенок, он юркнул под теплое одеяло. Тонкие ручки обвили мать за шею.
– Маменька, я так соскучился, – ласкался сын.
– Когда же ты успел? – Глаша нежно чмокала Сашеньку в упругие щечки, от которых всё еще пахло кашей. Пальцы путались в русых колечках, покрывающих мальчишескую макушку. – Да, ты мой воробышек, – сладко шептала она.
Через пару минут входные двери распахнулись, и в спальню вбежал старший сын и тоже бросился на кровать. Вслед за ним в комнату смущенно вошла и сама Наташа, держа на руках младшего.
– Ах, вы мои котята, – Глашины глаза лучились в потоке материнской любви. – Идите все ко мне.
Она целовала своих вихрастых русоголовых мальчишек, тискала их и прижимала к себе. После всех этих нежных объятий и милых сердцу сюсюканий, первым ускользал старший Юрочка. Он вдруг вспоминал, что в детской его ждет целая гвардия лихих оловянных солдатиков во главе с одноногим генералом. Вторым срывался средний Александр. Он торопился к рисункам и книжкам. И только маленький Пётр, отстранившись от Глафиры, долго и пронзительно всматривался в синие материнские глаза. Она не выдерживала этого взрослого взгляда и, притянув малыша к себе, говорила:
– Не смотри так, Петенька, на свою маму. Ты такой у меня большой и серьезный. Когда вырастешь, то верно будешь каким-то важным начальником.
В ответ малыш хохотал и опускал большелобую головенку.
Через четверть часа она вновь лежала одна и смотрела на просветлевшее морозное окно. За белым пологом тихо падал снег.
«А что же мне сегодня снилось?» – рассеянно думала она.
Вставать вовсе не хотелось. Начинающийся день казался вполне себе привычным, если бы не одно «но». Было нечто такое, что непонятным образом тревожило её душу. Да, этот день начался, как обычно. Со знакомых звуков и запахов, с нежных объятий детей, с голосов прислуги в коридоре. И все же – что-то было не так. Но что? Она не понимала. Может, ей приснилось что-то страшное. А под утро она заспалась и забыла ночной кошмар. Но нет, то, что вызывало тревогу, не помнилось ею, словно кошмар.
