В глазах у него стало темно. Отключились привычные земные зрение и слух. Но каким-то другим чувством он ощущал, что несется с огромной скоростью в абсолютной темноте. Он терял все, что раньше было его личностью. Бешеный встречный ветер, как лепестки, обрывал связи с прошлым, воспоминания. В безумном полете он забыл свои желания, свою славу, свое имя, свою жизнь. Ветер вынес его на бескрайнее звездное пространство. Он наполнился светом до краев и взорвался чудовищной энергией. На мгновение на небосводе загорелась яркая звезда. Вспыхнула и погасла.
Барановский отключает автопилот и до побелевших пальцев сжимает штурвал. Белая рубашка с погонами командира воздушного судна потемнела от пота и прилипла к спине. Штурманское кресло поддерживает крупное тренированное тело Барановского. Его волевое лицо максимально сосредоточено: упрямая складка залегла вокруг рта, губы плотно сжаты, квадратный подбородок выпячен, а синие, как фирменный китель пилота «Аэрофлота», глаза напряженно всматриваются в экран локатора. Самолет, управляемый Барановским, на высоте двенадцать тысяч метров описывает широкий вираж и поворачивает обратно. Теперь сзади чистое голубое небо, а впереди клубится стена непроглядной черноты. И самолет приближается к этой черноте. Кресла в кабине пилотов пусты: отсутствует второй пилот, пустует кресло бортинженера. Крен на левое крыло заставляет открыться дверь кабины пилотов.
В закутке бортпроводников тренькает микроволновка, здесь все подготовлено для раздачи питания: стоит полностью загруженная тележка с напитками и снеками, обеды в алюминиевых контейнерах. Но никого из членов экипажа.
Запираться Барановскому не от кого. Боинг пуст. Ни одного пассажира – только пледы на сидениях, полураскрытые компактные сумки, работающие гаджеты, на которых мелькают кадры, брошенные наушники.
Барановский один в самолете.
Впрочем, на месте 12В сидит белый кот с разными глазами.
Женщина с бледным лицом без следов косметики впилась глазами в экран, на котором пилот Барановский бросает лайнер навстречу черной туче. Ей не больше тридцати лет, на ней блеклый балахон, похожий на ночную сорочку или пижаму из полинявшей от многих стирок ткани. Красивое выразительное лицо исказилось страхом: глаза расширились, рот приоткрыт. Длинное худое тело напряглось в кресле, тонкие пальцы с короткими ненакрашенными ногтями впились в подлокотники. Комната, оборудованная под кинозал, с единственным креслом для зрителя погружена в полумрак.
Губы пилота Барановского шевелятся, он шепчет: «Ты отдашь их».
Перед глазами Барановского проносятся картины: вот он в темно-синем кителе с командирскими нашивками, белоснежной рубашке, фуражке с кокардой и с щегольским кейсом шагает по летному полю. Рядом в ногу пружинистым шагом идет Сергей – второй пилот, чуть пониже Барановского. Сутулый бортинженер Василий Борисович поспевает за ними, погруженный в свои мысли. Красотки стюардессы Лариса и Наташа перешептываются и поглядывают на Вадима – застенчивого новенького стюарда.
Из автобуса выходят и поднимаются по трапу пассажиры: молодая мама с девочкой лет шести, чьи пшеничные волосы заплетены в африканские косички, девочка держит в руке чернокожую Барби с точно такими же косичками, парень в рваных джинсах с татуировкой на шее несет скрипичный футляр, пожилая женщина бережно обхватила переноску с котом. Обычный рейс, обычные пассажиры.
…Барановский мотает головой, отгоняя картины недавнего прошлого, и сводит брови. Прядь темных густых волос падает на лоб.
