Лондон праздновал день нового, 1361 года. Мрачные времена сурового пуританства в ту пору еще не наступили для Ла, и дух игривой веселости, свойственной быту Старой Англии, живой струей, кипучим ключом бил в сердце королевства, в Лондоне – в центре богатой торговой и промышленной страны. Предки нынешних, сухих и скучных, сынов Альбиона пользовались каждым праздником, чтобы предаться веселью и утехам всякого рода, и вот почему в описываемый нами день Нового года толпы разряженных и веселых горожан всюду бродили по улицам обширного города и внутри, и вне городских стен, некогда воздвигнутых римлянами. На льду городских рвов и пригородных прудов резвилось на коньках юношество; более взрослые молодые люди забавлялись примерным боем на копьях, и около бойцов стена стеной теснилась толпа зрителей, состоявшая из почтеннейших граждан, их жен и дочерей. Но более всего тесноты и давки было на площади перед Вестминстерским дворцом, где выжидали обратного проезда лорд-мэра, с его придворным штатом: согласно давнему обычаю, лорд-мэр отправился поздравить короля с наступившим Новым годом, и король Эдуард III должен был пригласить его к своему обеденному столу. Да и стоило посмотреть на этот торжественный поезд лорд-мэра! Было там чему подивиться! Свита его состояла из камергеров и маршалов, из меченосцев и архивариусов, из капелланов и егермейстеров, из множества пажей и ольдерменов, разодетых в богатые наряды.
Но лорд-мэра на этот раз пришлось подождать, а потому и неудивительно, что некоторые менее терпеливые отделились от ожидавшей его толпы, утешая себя тем, что еще увидят главу города Лондона в тот же вечер на улице Темзы, через которую лорд-мэр неизбежно должен был проехать, направляясь к торговому двору остерлингов (так обыкновенно исстари называли англичане нижненемецких купцов, проживавших в Лондоне).
Более всего оживлены были пивные и таверны, которых в то время было в Лондоне великое множество. Со времени установления торговых сношений Англии с югом Европы, с тех пор как произведения Испании, Италии и даже Греции стали провозиться в Англию морем, вино стало быстро вводиться в общее употребление и явилось мощным соперником элю, любимому исконному напитку англичан. Даже и благороднейший рейнвейн проник в Лондон с тех пор, как Генрих II даровал право ввоза этого вина осевшим в Лондоне кёльнским купцам. Однако же рейнвейн можно было достать только в некоторых лучших тавернах, к которым принадлежала и таверна «Вепрь», впоследствии прославленная Шекспиром, избравшим ее для подвигов Фальстафа и других своих героев.
Но и не только в лучших, а и в самых плохеньких тавернах в описываемый нами день Нового года едва можно было протолкнуться, так что двое иноземных гостей едва-едва могли найти себе местечко в одной из таких таверн, в улочке Всех Святых. Двое моряков и несколько ломовых извозчиков оказали, однако же, иностранцам столько внимания, что потеснились на лавке, очищая место, причем один из них воскликнул, обращаясь к тому из двух пришельцев, который был пониже ростом:
– Ба! Мейстер Нильс! Как же это вы в Лондон прибыли и не сочли нужным разыскать здесь вашего старого приятеля?
– Вы укоряете меня напрасно, Бен! – отвечал мейстер Нильс. – Я всего только несколько часов назад прибыл в Лондон на готландской шнеке «Святой Фома».
– А! Славное судно! – заметил тоном знатока один из присутствующих моряков. – Киль – пятьдесят пять локтей, а длина палубы – двадцать три сажени.
– И корма на носу двухъярусная, – добавил другой моряк.
– Ну, значит, вам было сюда удобно плыть, – сказал Бен, который и сам владел маленьким грузовым суденышком, и частенько бывал в Визби, где и познакомился с датчанином Нильсом, золотых дел мастером. – А как поживает ваша стройная красавица дочка, Христина? Небось все еще по-прежнему с пренебрежением отказывает всем своим женихам.
