– И вот в эту-то пал-л-леоз-з-зойс-скую эр-р-ру и появились мол-л-лю-у-уски-и-и…
Голос учительницы естествознания был противным и скрипучим, каждый звук она выговаривала будто утраивая, видимо, надеясь хоть так донести до нерадивых гимназисток негаснущий свет знаний. Машка откровенно скучала: дерущиеся за окном воробьи были куда интереснее.
– Кузьмина, встаньте!
Она испуганно подскочила, оторванная от созерцания.
– Будете стоять до конца урока! – рявкнула менторша.
– Да, – обреченно кивнула преступница.
– Опять Кузю наказали, – захихикали девочки.
Машка, или, как ее называли в классе, Кузя, учиться не любила.
Дома находиться тоже было истинным наказанием. А вот дорога из гимназии домой – это да! В мире и стране наступали грандиозные перемены, и на жизни сибирского городка это тоже сказывалось. Десятилетняя девочка была еще не в состоянии оценить вселенских масштабов катастрофы, серьезности чудовищной ломки всего общественного уклада, ей просто были интересны новые вывески: «Общество „Безбожникъ“», «Императорское Человеколюбивое общество», появившиеся во множестве представители обществ этих самых, собирающие пожертвования «на нужды войны». Накануне Пасхи Кузя и ее задушевная подруга Анечка Белкина тоже пожертвовали какую-никакую копеечку: уж больно развеселил их призыв «Солдатам в окопы на красное яичко!». Правда, за неуместное, по мнению гимназического начальства, веселье барышни снова были наказаны.
И никогда раньше она не видела такого количества солдат – ни своих, ни чужеземных, часто военнопленных.
Бабушка солдат не любит и боится. У них во флигеле живут двое – из расквартированного полка. Когда они напиваются, рвутся в дом – поговорить по душам очень хочется. А дома внучки – девочки-подростки. Вот Петро – мордастый хлопец – и просится:
– Евдокия Матвеевна, дай на внучек твоих хоть поглядеть, своих деток вспомнить, соскучился – спасу нет!
– Иди, Петя, иди спать, сынок, утром увидишь! Нечего тебе там делать!
Огорченный Петро неохотно уходит, а бабушка облегченно крестится.
Евдокия происходила из купеческого сословия. Отец ее, приписанный ко второй гильдии, человек добрейший и чрезвычайно доверчивый, разорился по причине именно этих душевных качеств, но выучить детей в приличных гимназиях успел. Потому, хоть и работала Дуня на железнодорожной станции обычной телеграфисткой, была женщиной грамотной и достаточно образованной. Замуж она вышла тоже за железнодорожника, а потом и сын, Василий, покладистостью и добротой уродившийся в деда, пополнил династию, стал машинистом. Чудо что за парень! И собой хорош, и умен, и воспитан, и на все руки мастер, по дому помочь попросишь – никогда не откажет. Родители уж и невесту ему присмотрели, соседскую девушку, ладную да скромную. Вот тут-то покладистый Васенька вдруг заартачился: мол, всем хороша невеста ваша, да душа не лежит у меня к ней. На вопрос, к кому же лежит, только улыбнулся, туманно как-то, нездешне… А через месяц сошел с поезда с прелестной барышней – светловолосой, кудрявой, голубоглазой, в изящной шляпке и модном платье, нежно поправил ей шарфик и повел знакомить с родителями.
– Мама, папа, это Тоня, моя невеста, она из Харькова.
– Антонина! – кокетливо, но твердо поправила девушка и скользнула оценивающим взглядом по будущим свекрам.
– Ну что ж, Тоня, милости просим! – улыбнулась Евдокия. – У нас тут по-простому.
