Предисловие.
Веришь ли ты в существование ведьм? Не особо? А между тем, они есть!
Если твоя соседка не одна из них, значит, ею может оказаться твоя близкая подруга. Если и она не является такой, тогда, возможно, ведьма – это ты?
Вероятно, именно в эту минуту ты почувствуешь себя иначе, не такой, как все, особенной! Твоя уникальность покажется тебе даром. Чудом, вознаградившим тебя за страдания, неудачи, одиночество. Не питай напрасных иллюзий – это не дар, это проклятие!
С помощью магии ты можешь осуществить все свои мечты, обрести, наконец, счастье, заслуженное и выстраданное. Не спорю. Но не ценой чужих страданий. За время невзгод твоё сердце очерствело, разум поразила зависть. И всё, на что ты сейчас способна, – это месть!
1.
Отрывая от подушки тяжёлую голову, Данил догадался, что день, начинающийся с похмелья, не пророчит ничего хорошего. Болело всё, как будто ночью разгружал вагоны. Дрожь в теле, дыхание спёрло от холодящих сердце волн паники, что-то среднее между жалостью к себе и стыдом за бесплодное и дурное существование.
Он провёл рукой по губам, на ладони остался склизкий след какой-то дряни. Чего он только вчера не пил. Началось всё прилично – с настойки на кедровых орешках – а вот закончилось, как всегда, самогоном. Он поморщился, вспомнив вкус этого мерзкого пойла. А, нет, ближе к утру была ещё и брага. Он перевёл мерклый взгляд на стену, ходики показали ему десять часов. В который раз он пропустил утреннюю дойку.
Теперь, подходя к коровнику, он угрюмо скользнул взглядом по истоптанным грядкам и вспомнил, что не захватил ведро. Он нехотя поплёлся обратно, обшарил всю избу, но подойник, как назло, никак не хотел попадаться ему на глаза.
Уже порядком устав, он в который раз вышел в огород. Пришлось напрячь память, энергично постучав ладонью по лбу. Голову обнесло, грядки поплыли перед глазами. Он присел на корточки и взял себя в руки, глубоко дыша носом. Данил тщился воссоздать картину вечернего доения, но на ум ничего не приходило, и он произвёл давно напрашивающийся вывод: без опохмелки ему со Скотиной не справиться. Скотиной он кликал свою единственную корову, больше никакой живности не держал.
Обречённо разведя руками, как бы оправдываясь перед невидимым судьёй, он, виновато понурив голову, опять поплёлся в избу. Там, за печкой, он нашёл бутыль самогону и дрожащими руками, расплёскивая на рваные половики вонючую жидкость, налил полковша и залпом выпил. Самогон обжёг горло и комком скатился в желудок, вызвав омерзительное чувство мути. Данил похмелялся каждый день и знал, что после раннего вливания всегда тянет блевать. Он резко метнулся к помойному ведру, но тошнота отступила, расползаясь по телу приятным теплом. «Так-то лучше», – подумал он, довольно икнув и начал медленно оседать возле печки, задом ища низкий табурет. Коричневые заскорузлые пальцы, насмерть пропитанные никотином, уже разминали сухую папиросу. На полпути он замер и резко выпрямился – должна же быть в нём хоть какая-то сила воли! Совестно, но именно сейчас, он не имел никакого желания совершать над собой это усилие. Да что там сейчас – и вчера, и неделю назад… А время идёт, изба заваливается, забор косится, корова, единственное живое существо, и та, неровен час, околеет. Данил схватился за голову, представив жалобные глаза мучающейся коровы, досчитал до десяти и занялся поиском подойника.
Посмотрел в сарае, заглянул в пустой курятник, не поленился обойти двор, но одного желания хоть как – то исправить печальное положение оказалось мало. Тогда он взял помойное ведро, выплеснул содержимое под забор, набрал в него песка и оттёр до первоначального блеска. Приятно было подумать, что Скотина, несмотря на своё природное неразумие, одобрит его старания.
