«Мы с красными Россию не делили.
Вопрос стоял иначе: или-или!
Одним из нас нет места на земле!..»
Гражданская война… Конармия, будёновцы, «Шашки под высь!», Каховка, Перекоп, Фрунзе, Котовский… С самого раннего детства мы жили во всём этом. Книги, фильмы: «Школа», «Сказка о Мальчише-Кибальчише», «Человек с ружьём», «Неуловимые мстители», «Свадьба в Малиновке» и «Красные дьяволята»… Игры в белых и красных… Каждый из нас хотел быть только красным, каким-нибудь Яшкой Цыганом или Чапаевым.
Но, однажды, я, человек, воспитанный и живущий в советской стране, пионер и комсомолец, не смог говорить плохо о тех, кого называли белогвардейцами, белыми, беляками. Захотелось узнать о них больше, подробнее, чтобы понять их. Сжималось сердце, когда смотрел «Чапаева» с той «психической» атакой, в которой офицеры с развёрнутыми знамёнами шли на смерть, умирали, но не кланялись пулям. Глубоко в душе отзывались слова: «За Веру, Царя и Отечество». Почему такое произошло со мной? И не только со мной, кстати. Мода? Нет! Ну какая тогда могла быть мода на подобное?! Это уже в 90-е, когда СССР не стало, а все коммунисты, особенно высшего звена, оказались демократами… Тогда, да, была такая мода. Романтика? Не знаю. Мне кажется, что романтика заставила бы как-то реализовывать все эти чувства, превращать их в какое-то действие. Но этого не было, точно.
Сейчас я думаю, а может это было желание справедливости? Хотя бы из какого-то чувства протеста против официально бытовавшей тогда оценки Белого движения, ведь о них мы знали только плохое. В советских литературе, кино, живописи их изображали палачами, чудовищами. А я, всё-таки, знал, что это были РУССКИЕ люди! Их было миллионы! И что, все эти миллионы – палачи и изуверы?! Да не может быть такого! Но как это доказать хотя бы самому себе? Не было информации, чтобы делать хоть сколько-нибудь верные выводы. Нигде не было! Всё воспринималось на интонациях, на чувствах, на внутреннем протесте во время чтения книг, просмотра фильмов. Став взрослее, я нашёл для себя иной смысл «Поднятой целины» и «Тихого Дона», «Даурии» и булгаковского «Бега», и ещё десятков книг, фильмов, прочёл стихи Ахматовой и Цветаевой, многое из работ Ленина. В Полном собрании сочинений В. И. Ульянова-Ленина, особенно в последних томах, в опубликованной там его рабочей переписке, есть информация, помогающая понять страшную суть внутренней политики первого, крайне жестокого, этапа построения нашего будущего социалистического общества, длившегося с 1917 по…, ну пусть будет 1927 год. Это время можно назвать периодом столкновения и противостояния разрушительной для Руси-матушки силы – ленинско-троцкистской идеологии – с силой иной – с политикой тех, кто видел Россию сильной, процветающей. Мы сегодня знаем, что Иосиф Виссарионович Сталин стал олицетворением этой силы. Он, слава Богу, сумел взять верх в этой кровавой, архитрудной борьбе. Но это, как говорится, совсем другая история.
Однажды в Оренбурге, в школе сержантского состава, зимой 1981 года произошёл такой случай. Мы с товарищем (кажется, его звали Сашка Внуков) были дневальными. Ночью, когда казарма стихла, солдаты уснули, даже сержанты улеглись и захрапели, мы ушли в каптёрку. У нас было по банке сгущёнки и по пачке печенья. Роскошь неслыханная! А ещё были сигареты. Да не какие-нибудь, а моршанская «Прима»! И вот, когда мы блаженствовали, запивая кипятком сгущёнку с печеньем и затягиваясь «Примой», Сашка сказал:
– Смотри, что я нашел.
И протянул мне пакет с фотографиями. Их было много. В основном, снимки, сделанные в 1941—42 годах на полях боёв, снимки времён Гражданской войны. Среди них я увидел фотографию Государя Императора Российского Николая II и сына его – цесаревича Алексея. Я взял её себе. Портрет Государя со мной до сего дня.
