Год нашей любви

Надежда – чудо в перьях, —

Она в душе гнездится —

Щебечет песенку без слов

И не угомонится.

Эмили Дикинсон[1]

– Выглядит многообещающе, – сказала моя мать, изучая увитый плющом фасад студенческого общежития. В ее голосе читалось нетерпение. – Ну-ка, проверь свой ключ, Кори.

В Харкнесс-колледже был день заезда, и в разговорах на кампусе чаще всего звучали охи и ахи родителей первокурсников. Как сообщали официальные путеводители, именно в Харкнессе, этом 300-летнем храме науки, получили свои степени три президента страны из последних шести. Здесь же располагалась и знаменитая Башня Бомонта – дважды в день студенты из Гильдии карильонеров[2] поднимались на 144 ступени старинной лестницы, чтобы огласить окрестности звоном колоколов, каждый из которых весил не меньше тонны.

Жаль, что интерес моей мамы к общежитию не был связан ни с историей, ни с архитектурой. Все ее внимание занимал пандус для инвалидных колясок.

Я заехала на крыльцо, помахала моей новенькой студенческой карточкой перед устройством для считывания с карт, нажала синюю кнопку с изображением инвалидного кресла и затаила дыхание, глядя, как изящно открывается красивая арочная дверь.

После того через что я прошла за последний год, было нелегко поверить, что все это не сон. Что я на самом деле здесь.

Оказавшись в вытянутом здании общежития, я осмотрелась. На первом этаже располагались две большие комнаты: одна по левую, другая – по правую руку. Обе с широкими дверями – верный признак того, что они предназначены для студентов с ограниченными возможностями. Прямо передо мной убегала вверх лестница с красивыми дубовыми перилами. Как и в большинстве давно построенных общежитий Университета Харкнесса, лифта в здании не было, а значит, мне, сидящей в инвалидном кресле, никогда не удастся осмотреть ни одну из комнат наверху.

– Полы очень ровные, – одобрительно заметила мать. – Когда мне сказали, что этому зданию восемьдесят лет, я засомневалась, стоит ли тебя отпускать сюда.

«Засомневалась» – мягко сказано. Тот факт, что мои родители буквально умоляли меня не ехать в Харкнесс, был последней горькой насмешкой судьбы в их длинной череде. В то время как другие отцы и матери сегодня восторженно обсыпали своих чад конфетти, мои рисковали схватить четыре сердечных приступа на двоих – как же, их малышка выбрала колледж в тысяче миль от дома, где они не смогут контролировать ее каждые полчаса!

Хвала небесам, что не смогут.

После того как со мной произошел несчастный случай, родители упрашивали меня отложить поступление еще на год. Но кому захотелось бы застрять дома еще на двенадцать месяцев с перспективой очередного курса физиотерапии в качестве единственного развлечения? Вот и мне нет. Когда я топнула ногой (ха-ха) и заявила, что отправляюсь в колледж, родители сменили тактику. Теперь они старались убедить меня остаться в Висконсине. Я выслушала бессчетное множество проникнутых заботой лекций на тему «Почему Коннектикут?» и «Ты не обязана ничего никому доказывать».

Но я хотела этого. Я хотела посещать ту же элитную школу, в которой учился мой брат. Я хотела независимости, я хотела смены декораций, и я действительно хотела избавиться от послевкусия несчастья, которое было моим спутником весь последний год.

Пока я размышляла об этом, дверь слева от меня открылась и в проеме показалась голова симпатичной девушки с темными кудряшками.

– Кори! – улыбнулась она. – Я Дана!

Честно говоря, когда мои документы о заселении прибыли в Висконсин, я не знала, чего ожидать от будущей соседки. Но за последний месяц мы с Даной обменялись несколькими письмами по электронной почте, и ситуация прояснилась. Она была из Калифорнии, но школу окончила в Токио, где у ее отца был бизнес. Что касается меня, я сообщила ей о моем состоянии, объяснив, что не чувствую ни левую, ни правую ногу. Я предупредила, что большую часть времени буду находиться в инвалидном кресле и рассказала, что, даже вооружившись громоздким набором фиксаторов для ног и костылями, едва ли могу изобразить нечто, отдаленно напоминающее ходьбу.