Михаил
Потом я стал думать, у кого можно перехватить на недельку. Выходило, что ни у кого. Когда меня взяли в эту фирму, все очень легко давали взаймы. Солидное предприятие. Партнеры в Штатах и по всей Европе, навороченный офис, у босса – свой самолет. Кто знал, что грядут сокращения? Как теперь долги возвращать? Пнули, словно собаку под зад, а ты теперь сиди на бульваре, посреди этой раскисшей жижи, и мотай сопли на кулак. Пришла, блин, весна, открывай ворота!
* * *
После обеда посидел на Гоголевском бульваре, затем около храма Христа Спасителя, потом у памятника Достоевскому на ступеньках библиотеки и, когда совсем замерз, перебрался в Александровский сад. Скамейки здесь были самые удобные. Мягкие, как пух, и даже как будто теплые. К этому времени мой зад уже мог легко отличить скамейку на Тверском от скамейки у кремлевских ворот. Не задница, а профессор. Жаль только, в МГУ таких не берут. Хотя что они там получают, эти профессора.
– У вас не найдется, случайно, зажигалки?
Рядом откуда-то взялась дамочка. Будто из-под земли выскочила. Как это я ее не заметил? Должно быть, тоже скамеечка приглянулась.
– Пожалуйста. – Я круто щелкнул своей «Зиппо». Люблю реальные вещи.
Не похоже было, что ее с работы турнули. Вид счастливый, прикинута от Нины Риччи или от кого там? – я в последнее время как-то почти не слежу. Так что непонятно, зачем она по скамейкам шарахается.
Я поискал глазами ее жлобов. Рядом с такой счастливой обязательно должен какой-нибудь шофер вертеться.
Эта была одна.
– Сколько? – она наклонилась ко мне, и я подумал, что духи у нее баксов за двести.
– Сто, – говорю не задумываясь.
Просто так сказал. Пошутил. Я даже не знал, о чем она спрашивает.
Она открывает сумочку и тащит оттуда два раза по пятьдесят. Зелеными. Прямо как в кино. Сунула их мне в руку.
Я говорю:
– За что?
Она говорит:
– Ты знаешь.
Я посмотрел на нее немного и говорю:
– Не-ет, я не хочу.
Она говорит:
– Мало, что ли? На еще пятьдесят.
Я говорю:
– Да не хочу я, не надо мне пятьдесят.
А она говорит:
– Ну, тогда давай за двести. – И толкает мне в руку другие баксы.
Я думаю, ну, блин, попал. Бешеная какая-то! А сам ее все время от себя отталкиваю.
Вдруг она говорит:
– Ты что, случайно на эту скамейку сел?
– Ага, – говорю. – На камне попа сидеть замерзла.
Она рассмеялась:
– Ну дай тогда еще раз прикурить. – Теперь уже нормальным голосом сказала.
Я снова щелкнул «Зиппо», она затянулась, и мы стали сидеть молча. Типа, присели на лавочку и отдыхаем. Кому какое дело? Мимо прогуливались туристы. Их теперь много стало на Манежной, после того как под землей эту ерунду построили. Фонтанчики, зверушки – малышня любит.
Она вдруг тихо засмеялась:
– А ты чего все-таки отказался-то?
Я пожал плечами:
– Не знаю… За деньги как-то не так.
– И руку мою так серьезно отталкивал. – Она прыснула от смеха. – Застеснялся, что ли? Даже побледнел.
– Да нет, – сказал я. – Просто сначала не врубился, в чем дело.
– Ты правда случайно сюда сел?
– А что, здесь просто так посидеть нельзя?
Она затянулась поглубже:
– Ну, это специальное такое место.
– Да я уж понял.
– Догадливый.
Она замолчала и, щурясь от дыма, продолжала смотреть на меня.
– А может, я тебе не понравилась? Старовата, наверное, для тебя?
На вид ей было лет тридцать. Конечно, лучше бы помоложе, но и эта была ничего. Хорошая. Симпатичная, чего говорить. Возраст тут не помеха.
– Да нет, – сказал я. – Возраст тут ни при чем. Просто не могу за деньги.
– Ну, как знаешь.
Она откинулась немного назад и положила руку на спинку скамьи.
– Надо же, вот и весна пришла, – сказала она, глубоко вздохнув. – У тебя все в порядке?
– Да-да, все нормально. А как у вас?
– Чего ты тогда один тут сидишь? Посинел весь от холода.
