Под сопровождение противного тягучего скрипа дверных петель отворилась входная дверь и, на крыльцо деревенской избы вышел мужчина. Студёный шквалистый ветер не по-дружески встретил его: крепко «обняв» морозной стужей широкие плечи; жёстко отхлестал ему лицо, своей «ветряной метлой», «обжигая» щёки. Мужчина, отворачиваясь и пытаясь спрятаться от «злого» ветра, подставляя крепкую спину ледяным порывам, чудом удержал дверь рукой, за дверную ручку; не дав двери распахнуться и со всего маху удариться об домовую стену. А повсюду кружащиеся вихрем снежинки лезли ему в нос, рот, не давая толком открыть глаза. «Ишь, раздухарился! Вчера так хорошо было, тихо…, а сегодня, словно с цепи сорвался…, пёс », − пробубнил он себе под нос, скукожившись от собачьего холода, ругая ветер. Попытался закрыть массивную обледеневшую с торцов дверь, оббитую войлоком. Но, отколовшаяся от дверного косяка наледь не дала этого сделать. Тогда, мужчина заново приоткрыл дверь и с силой захлопнул её; да так мощно, что сотряслись стёкольным звоном окна, сбросив со своих шикарных резных наличников пушистые белоснежные «шапки». Дверь, как родная, встала на своё место. Для уверенности, он придавил её ещё рукой, а потом и похлопал по войлоку ладонью, приговаривая: «Смазать петли надо, по теплу…, не забыть». Ветер не стихал, гоняя снежную позёмку по крыльцу, закручиваясь в завихренья, под освещение горящей лампочки, раскачивающейся от ветра на проводе. Мужчина запахнул полы полушубка друг под друга, втянул в рукава, замёршие оголённые, кисти рук, пожалев, что не надел рукавички и скрестил руки на пузе. Переминаясь с ноги на ногу, всмотрелся сквозь кромешную тьму, вглубь двора. Дворовые постройки тёмными силуэтами заслоняли собою обзор ночного горизонта, а нанесённые вдоль их стен сугробы, своей лунной серебристой белизной, разбавляли мрачность зимнего вечера. И только еле заметный свет, продирающийся сквозь ледяные узоры окон соседских домов, напоминал ему о том, что он не одинок в этом бренном мире и что ещё кто-то пытается поддерживать то основное предназначение данное Богом человеку. «Замёрший» взгляд его упал под ноги, высматривая припорошенные ступени спуска. Ещё немного постоял, словно обдумывая опрометчивость дальнейших действий и, взбодрив себя: съёжившись, встряхнув плечами, он аккуратно спустился с крыльца. Ещё раз, для верности всмотрелся под ноги, словно выбирая, куда ему вступить и засеменил в сторону сарая; протаптывая, разбитыми и великоватыми валенками, практически заново занесённую снегом дворовую тропинку.
Давно уже стемнело; и только тусклый лунный свет отбрасывал мёртвые тени, освещая холодом путь идущему человеку. А крещенская стужа подгоняла его, пощипывая и покалывая его лицо. И, вдобавок, пыталась «откусить» ему кончик носа, мешая наслаждаться ароматами морозного вечера, смешанными с запахом печного дыма, низко стелящегося по сугробам между домов, занесённых снегом по самые окна. А, убаюкивающие завывания ветра, под мелодичный художественный свист вьюги, ласкали его подмороженные обветренные уши, торчавшие из-под вязаной шапочки, наспех накинутой на макушку.
«В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит», − вспомнил золотые слова Акасин, ещё выше приподымая замёршими руками воротник и натягивая на уши шапчушку; пытаясь ещё лучше спрятаться от порывистого ветра, пронизывающего насквозь его неказистую одежонку. «Холодно-то как. Кто-то наверно, сегодня, провинился перед «Всевышним», − попробовал согреться шуткой, кутаясь в полушубок, подходя к поленнице, под душераздирающее завывание горемычной шавки. Подошёл, смахнул с верхнего ряда палений приличный слой снега, наваливший со вчерашнего вечера и, взгромоздив себе на согнутые руки охапку замёрших облипших снегом дров, побрёл обратно к дому.
