Вологодская область, станция Лесоповальная, 1955 год, 1 сентября
День сегодня предстоял необычный, как его назвала мама, – большой день – первое сентября. Сашка, первым из всей ребятни, уходил в школу, в первый класс. Нина, конечно, не шибко была этим довольна, но её никто не спрашивал. Как она успела понять к своим пяти с половиной годам, из школы выходили «люди», поэтому она была важнее, чем смотреть за хозяйством и за детьми.
«Хоть ты человеком будешь», – напутствовал папа Сашку, вручая ему новенький портфель, и означало это, что они, малышня, совсем к людям не относятся, а станут получеловеками, когда, как Сашка, пойдут в школу, и полноценными людьми – когда закончат. А покамест они не люди, никто с ними валандаться не собирается. Значит, Нинке надо было ждать ещё два года, Гальке – три, а Тишке – целую вечность: все шесть.
Отец давно ушёл на работу, на лесоповал. Мама, собрав всех четверых ребятишек за завтраком, объявила, что, коли день сегодня праздничный и в школе будут делать фотокарточки, они с отцом решили: пусть и остальную ребятню на карточку снимут. Специально по такому поводу на их станцию приедет фотограф, будет у них дома в одиннадцать часов и после них прямиком направится в школу – поэтому он заранее попросил его не задерживать. А коли такое дело, что никого из старших не будет дома, Нине поручается нарядить младших, Гальку и Тишку, и приготовиться. Мама же заскочит с работы только на пять минут, как раз к тому времени, когда подойдет фотограф.
– Угу, – вздохнула Нина, хлебая жидкую кашу.
Целый день провести дома без Сашки было скукотой. Но, как говорила мама, он и так задержался на целый год, уськая1Тишку, и потому идёт в школу поздно – в восемь лет. Младший брат за год подрос, стал вполне себе большим ребёнком, мог ходить и даже лопотать, так что старшего, Сашку, можно было наконец-то отпустить в школу.
Нина украдкой посмотрела на старшего брата. Тот нахмурился, отчего казалось, что все веснушки разом прыгнули ему на переносицу, и вымакивал тарелку мякишем ржаного хлеба. Белобрысые короткие вихры, мокрые, видимо, брат их намочил, чтобы не топорщились, один за другим подсыхали, отсоединялись от приглаженных волос и, как обычно, вставали торчком.
«Ишь, важничает, – недовольно думала Нина. – В школу! Небось, нос воротить начнёт».
Мама взяла свою большую сумку, тяжёлую, со вчерашней магазинной выручкой, обернулась на пороге и сказала:
– Дак, Нинка, слышь чего говорю-то? За старшую ты значит нонеча2.
– Угу, – буркнула Нина в ответ.
– Придём с работы поздно, как обычно. Пообедайте, поужинайте сами, меня с отцом не ждите.
– Добро, – в этот раз ответил Саша, вставая из-за стола. – Мальчишки сказывали, что в первый день тягомотины не будет, так что к обеду ворочусь, накормлю всех.
– Нинка!
– А́у! – отозвалась та, отрывая голову от тарелки.
– Печь, главное, не трогайте. Давеча только уложили, глина не обсохла ишшо.
Нина кивнула:
– Не будем.
– Ну, с Богом, – мама перекрестила ребятню и вышла из дома.
Сашка тут же заторопился, поставил плошку в раковину:
– Нинка, уберёшь со стола после малышни-то? Как бы не обзевать3 в первый день.
– Ты пошто спрашиваешь-то? – спросила Нина, будто взрослая.
Сашка улыбнулся, проходя мимо, потрепал её по коротко стриженным волосам и ушёл в горницу.
Нина с тоской посмотрела на Гальку и Тишку. Сестра уже заканчивала, так же тщательно вымакивая донышко тарелки хлебом, а Тишка ещё возился.
«Будет полчаса вымнать4 с кашей. Пока совсем не остынет. Всё равно ведь не съест», – думала Нина, глядя на братика.
Она пересела на Сашкин табурет, взяла у Тишки ложку и сказала:
– Ну, давай, Тихон-Тихонюшка. Ложечку за маму, ложечку за папу…
