Вот и послушай, дорогой читатель, как все сложилось. Про гору Азов или нет тут речь идет – неизвестно, мало ли гор по миру раскидано. А вот начало было такое или почти такое же, как у Бажова П.П. в сказе «Дорогое имячко»:
«А там, слышь-ко, пещера огромадная. И все хорошо облажено. Пол, напримерно, гладкий-прегладкий, из – самого лучшего мрамору, а посредине ключ, и вода, как слеза. А кругом золотые штабеля понаторканы как вот на площади дрова, и тут же, не мене угольной кучи, кразелитов насыпано.
И как-то устроено, что светло в пещере. И лежит в той пещере умерший человек, а рядом девица неописанной красоты сидит и не утыхаючи плачет, а совсем не старится. Как был ей восемнадцатый годок в доходе, так и остался. Охотников в ту пещеру пробраться много было. Всяко старались. Штольни били – не вышло толку. Даже диомит, слышь-ко, не берет. Хотели обманом богатство добыть. Придут это к горе, да и кричат слова разные, как почуднее. Думают, не угадаю ли, дескать, дорогое имячко, которое само пещеру откроет.
Известно, дураки. Сами потом как без ума станут. Болбочут, а что – разобрать нельзя. Имена, слышь-ко, все выдумывают. Нет, видно, крепкое заклятие на то дело положено. Пока час не придет, не откроется Азов-гора. Одинова только знак был. Это когда ещё батюшка Омельян Иваныч объявился и рабочие на Думной горе собираться стали. Так вот старики наши сказывали, будто на то время из Азов-горы как песня слышалась. Розно мать с ребёнком играет и веселую байку поет.»
Долго девка сидела у тела любимого, много слез вылилось из ее прекрасных волшебных глаз. Не нашелся никто, кто имя бы ее угадал, да и поняла она за это время, что не найдется такого. В сказе то как – золото для людей силу должно потерять, равно как для животных должно стать оно – элементом окружаюшей среды, не более. И люди тогда другие родятся, и богатством не кусок металла станет, а личные накопленные качества и силы.
Был такой– имя ее знал, да вот он, мертвый лежит перед ее взором. Не истлело ни тело, ни одежда, ровно живой лежит. Но ее не обнимет, не поцелует. А ей восемнадцать. И не старится она телом, но душа ее с годами дряхнет, сохнет, черствеет, в камень превращается. Да не в драгоценный, а в булыжник обыкновенный. Приснился ей как-то давно сон – с дитятком она играет, щекочет его, а дятятко смеется, заливается. Колыбельная тогда ей пришла в уста, та, что мать ее когда-то ей пела. Вот тот смех и песню из ее волшебного сна и слыхивали старики, да давно это было, не упомнить. А сейчас – что станет девушке утешеньем, что станет счастьем ей?
Это нам кажется, что в горах все неподвижно, что жизни нет или застыла она в каменных тисках. Нет, там свои силы, свои духи обитают. Бывает, что выходят они к нам, смешиваются с нами, живут бок о бок, приглядываются, а после возвращаются к себе, оставляя нас в недоумении и печали о непознанном.
Так и девушка эта оставила все свое в пещере и пошла в мир, к людям – посмотреть на них да себя, как говорится, показать.
Время у нас сейчас такое, что на голого, да бывает, что и на мертвого, человека на улице не всегда обратят внимание. А на девушку с длинной черной косой, в блестящем зеленом узком платье, идущую босиком с холщовым мешком через плечо прямиком в ломбард – и подавно. Хоть и городок маленький. Хоть и зима на дворе.
И в ломбарде мужчина больше камушки рассматривал, да песок золотой, чем на девушку смотрел. Хотя глазищи изумрудные запомнил на всю жизнь. Снились они ему всегда в ночь накануне несчастий. Смотрят в упор, будто поглотят сей час, то гаснут, то с новой силой сверкают. И думал, гадал он потом – предупреждают ли эти глаза его по ночам о надвигающихся бедах, или сами эти беды пророчат?
