В глазах темнело, в лёгкие будто засыпали пепел, а я всё продолжал бежать, раз за разом сбиваясь и ударяясь о бетонные стены. Уже десять минут тёмные переулки сменялись один за другим, а топот за спиной всё не утихал. В очередной раз прозвучал противный свисток, и появилось сильное желание засунуть его в глотку хозяину.
– А ну стой, паскуда! – раздался сзади запыхавшийся голос.
«Тоже устали, уроды…» – пронеслось в голове, как вдруг уставшие ноги заплелись, я споткнулся и кубарем полетел вниз. Лицо впечаталось в мокрый асфальт и добрые метра полтора проехало по нему вперёд, однако эта боль разом поблекла на фоне удара кирзовым сапогом под дых.
– Ага! Говорил же, поймаем! – раздался над головой гнусавый голос, и мир выключился от удара дубинкой.
Вся эта история началась чуть больше полувека назад. Просто в один день границы города закрыли, и десятки тысяч людей враз оказались заперты в самом поганом месте на земле, прикованные трудовой повинностью к шахте в пятнадцати километрах за чертой поселения и градообразующему химзаводу. В тот день кончилась старая и началась привычная для нас жизнь этого маленького городка, изменившая сознание многих людей. А мы – дети этого города. Грязные, чумные и радиоактивные. Вечно голодные и никогда не просыхающие. И остаётся нам лишь безмолвно вариться в этом котле, не в силах что-то изменить. Не в силах пробудить в себе жажду перемен. И лишь одна маленькая мысль о том, что что-то не так, всё вилась где-то в периферии, а я никак не мог её ухватить. И с каждым ударом дубинки по хребту она удалялась всё дальше и дальше…
Рукав плаща предательски зацепился за небрежно срубленные кусачками края сетки, отчего забор дёрнулся, и по переулку, отражаясь от мокрых бетонных стен, полетел неприятный лязг, нарушающий ночную тишину. В темноте кто-то встрепыхнулся, раздался удаляющийся топот чьих-то лап. Я с досадой ощупал образовавшуюся на локте дыру, отряхнулся и встал без движения, вглядываясь во мрак за спиной. Никого. Преследования не было, как и, впрочем, вчера, позавчера, да и в любой другой раз. Почти любой. Этой поганой осторожности не было бы вообще, если бы не тот случай со внезапно появившимся в переулке капитаном и последующей неделей отработок за нарушение режима. Неясно только, кому это самое нарушение вредит. Там, в управлении, знали всё: когда, где и как проводит свободное время каждый рабочий. Знали и молчали, а ловили только последних неудачников, угораздивших попасться на глаза патрульным. Таких, как я, например.
Где-то вдали затрезвонил свисток жандармов, залаяли собаки, бьющиеся о громыхающие сетчатые заборы. Я развернулся на месте и быстрым шагом направился дальше. Нет, гнались точно не за мной – уж больно далеко. Но, как говорил Сива, стоит держаться подальше от подобных происшествий. Всегда есть риск попасться на глаза патрульным, решившим посмотреть, что за шум на секторе. В лучшем случае отправят на отработки, в худшем – повесят побег от служивых, пусть ты даже и не пытался удрать.
А полицаев в последнее время начали присылать всё злее и злее. В морду двинет – и глазом не моргнёт. Я прибавил шагу.
Уставший после тяжёлого дня, город спал. Глухую тишину нарушали лишь редкие крики патрульных и стук колёс со стороны железнодорожной насыпи, располагавшейся где-то на западе. Наиболее удачливая половина местного населения давно разбрелась по норам заливать тоску прозрачной. Остальные, в свою очередь, уже как несколько часов скрылись на ночной смене в заводах и фабриках. Улицы пустовали, пугая своей темнотой любого злостного нарушителя режима. Впрочем, тысячи рабочих часов в сырых и мрачных подвалах избавили местных от любого страха. Бояться в этих местах не было ни желания, ни сил.
