Ксения Андреевна умирала. Еще менее года назад она была абсолютно здорова и смотрелась куда моложе своих 65 лет, этакой осанистой, фигурной, властной матроной. Но год минул, и сейчас на железной кровати-полуторке лежала изможденная старуха. «Тающий» буквально на глазах человек – один из характерных признаков рака пищевода. Ксению Андреевну не стали держать в больнице, ибо безнадежных «раковых» обычно отпускали умирать домой, если имелась такая возможность, то есть при наличии родственников и их желании ухаживать за безнадежно больными. Таким образом, свои последние дни Ксения Андреевна доживала рядом с сыном, снохой и внуками. Не самая плохая участь для умирающей.
Нестерпимая боль в очередной раз пронзила живот и Ксения Андреевна, громко вскрикнув, протяжно застонала. На этот стон из кухни прибежала сноха.
– Мама, что… опять болит? – сноха спросила вроде бы искренне участливо, и лишь очень проницательный человек мог уловить в том вопросе некую фальшь.
Да и как иначе, сноха, на чьи плечи свалилась основная тяжесть ухода за больной свекровью, хоть и тиха нравом, и спокойна характером… но она так измучилась, что подспудно не могла не желать: скорее бы все это закончилось.
– Зоя, не могу, позови Борю, пусть укол мне сделает, – слабым голосом взмолилась Ксения Андреевна.
Боря – это 16-ти летний внук, который мечтал стать врачом. Потому он и вызвался овладеть нехитрым искусством делать уколы морфия, чтобы заглушать нестерпимую боль, которую испытывала бабушка.
– Мама, рано еще. Врач говорил уколы надо делать примерно в одно и то же время. Еще пару часов потерпеть надо, – возражала сноха, но как-то нетвердо, ибо за совместную жизнь привыкла всегда и во всем подчиняться волевой и властной свекрови.
– Не могу больше… позови Борю! – до того немощный голос обрел силу отчаяния и приказные нотки.
Сноха осуждающе покачала головой, но повиновалась.
– Боря, сынок… иди сделай бабушке укол, – позвала она сидевшего в своей комнате за уроками сына.
– Мам, рано ведь, – мордатый румяный подросток оторвался от учебника и недоуменно кивнул на висевшие, как и во всех комнатах, часы-ходики.
– У бабушки болит сильно, если не сделать укол кричать начнет как позавчера, соседи услышат, – сноха очень боялась негативной реакции соседей, на такое вот поведение свекрови.
Борис пожал плечами и, нехотя встав из-за стола, пошел в угол комнаты, где у него лежали в коробке шприцы, чтобы один из них «прокипятить». Прокипятив и втянув из ампулы морфий, он вошел в комнату бабушки и чуть «прыснув» шприцом, предотвратив возникновения «воздушной пробки».
– Бабуль давай я тебе укол сделаю.
– Да, Боря… только ты полегче, – ласково попросила Ксения Андреевна, ибо внука очень любила, в отличие от девятилетней внучки, которая сейчас находилась в школе, ибо училась во вторую смену.
Почему бабке внук нравился куда больше внучки, хотя и он и она выросли на ее глазах? Все дело в характере, который иной раз невозможно изменить ни каким воспитательным воздействием. Внучка казалась Ксении Андреевне чересчур вредной, в отличие от пошедшего в мать покладистого неконфликтного Бориса. А вот то, что внучка такая же как она сама: упрямая, гордая, своевольная – это бабке очень не нравилось. Два сильных характера, как правило, редко мирно уживаются.
Едва действие морфия начало сказываться, как Ксения Андреевна не без облегчения провалилась в полузабытье. Она словно смотрела сон, состоящий из наиболее знаковых эпизодов ее жизни.
