Париж второй половины девятнадцатого века. На набережной Сены в надежде заработать какие-то деньги уличные художники рисуют портреты прохожих. Один из них, высохший, сгорбленный старик, прищурившись, аккуратно выводит портрет красивой молодой девушки, вдыхающей аромат розы.
Когда портрет был закончен, художник встал, поправил выгоревший на солнце берет, мило улыбнулся, вздохнул… Это был знак удовлетворения своей работой.
– Можете взглянуть, мадемуазель! Вы даже не представляете, какой божественной силой вас наградила природа! Это самое лучшее, что я когда-либо смог создать, и, поверьте, заслуга в этом только ваша! – не сдерживая волнения, восхищался художник.
– Ваш взгляд, ваша улыбка – волшебство природы! Я могу поведать вам тайну, почему лики святых на иконах обладают такой притягательной силой…
– Благодарю вас, месье… – прервала его девушка, – вы настоящий мастер своего дела! Просто великолепно!
Восхищение натурщицы было таким искренним, что можно было подумать, будто она и в самом деле не представляла, насколько обворожительна ее красота… Но неожиданно девушка, как будто что-то вспомнив, изменилась в лице.
– На портрете ваша девушка действительно прекрасна, просто ангел, и мне она тоже нравится, – коснулась руки художника и добавила, прошептав на ухо, – только, поверьте, я не она… – и улыбнулась такой обворожительной улыбкой, что старик даже не заметил, как она положила на раскладной табурет деньги, на них положила свою розу и ушла.
Выглядело это странно, как будто в портрете девушку что-то удивило или даже напугало, и она, словно в забытье, не считая денег, расплатилась, в спешке забыла розу и неожиданно исчезла. Художнику захотелось окликнуть красавицу, но дрогнувшая на ее лице та необычная улыбка, словно упредила это его желание. Невероятная сила этой улыбки удерживала старика какое-то время в неподвижном состоянии, а когда он очнулся, девушки среди прохожих уже не было.
– Такая натура! Мечта! Как призрак, как видение! Появилась и исчезла… – обратился удивленный художник к соседу, такому же уличному рисовальщику, молодому худощавому парню в помятой широкополой шляпе.
– Да-а-а… – восхищенно протянул парень, – красавица… не француженка, у нее мягкий, похожий на русский, акцент.
– Странно все-таки это! Оставить столько денег и уйти, не забрав портрета? – старик снова посмотрел на прохожих, среди которых только что растворилось его видение.
А то, что этот «призрак» разыскивался полицией, старик, конечно, знать не мог. Для него она навсегда останется мечтой художника. Здесь, на набережной, нищие художники хорошо знали, что так легко разбрасываются только чужими деньгами, но никто из них даже предположить не мог, что эти новенькие франки из рук молодой красивой девушки могут быть ворованными.
Художник еще долго сидел на набережной, любовался своей работой и пытался понять поведение натурщицы и причину невиданной щедрости.
А через двадцать лет на той же самой набережной сын художника выставил на продажу все работы покойного отца. Портреты, виды старого Парижа, морские пейзажи – все это стоило недорого. Портретом русской красавицы заинтересовался прохожий. Немолодой человек с осторожной крадущейся походкой, в дорогой одежде, с тростью. Говорил он негромко, и только, может быть, легкий акцент выдавал его русское происхождение. Поднятый воротник и надвинутая на лоб шляпа скрывали его внешность, но продавец картин, притулившись на крохотной скамеечке, рассматривая покупателя снизу, смог разглядеть его смуглое, изуродованное двумя давними шрамами лицо. Неподвижные, хитровато прищуренные, словно в ожидании удобного момента, глубоко посаженные глаза и орлиный нос делали его лицо хищным, беспощадным.
