Гусиный остров (сборник)

Пошёл дедушка Андрей Михеевич в лес и у лесной речки встретил медвежонка. А медведицы нигде не видно. «Принесу я его в избу, маленько подрастёт – продам в город в зоопарк за большие деньги», – решил дедушка и сунул медвежонка в пестерь, в плетёный заплечный мешок, закрыл мхом, чтобы медведица, если она объявится, не учуяла, и – домой!

Медведица хватилась – дитяти нет, побежала по человеческому следу и догнала дедушку. Пахнет человеком, мхом, а медвежонком вроде и не пахнет. Всё равно не отстаёт от дедушки. На пути им попался жеребёнок. Медведица погналась было за жеребёнком: «Не он ли утащил детёныша?» Но не догнала – и опять за дедушкой.

Он – бежать по мостовинам, по брёвнышкам. Ими вымощена тропинка, чтобы люди не вязли в болотистом лесу.

Медведица подняла мостовину и запустила в дедушку. Ладно, он присел – перелёт. Она вторую мостовину – недолёт! Третью… Лес кончился, дедушка бежит посуху. До деревни бы успеть! До бугра, до самых домов, гнала его медведица тремя мостовинами, как колесом.

Дедушка добежал до старого склада, до веялки, и стал крутить за ручку. Трескоток пошёл, как из пулемёта. Медведица испугалась и ушла в лес. А медвежонка дедушка поселил у себя в избе и назвал Мишей.

Первые дни Миша тосковал по матери и ел плохо. Со временем у него появился аппетит. Съест и носом в руки тычется, голос подаёт, добавки просит.

И ел всё, чем ни угостят. И хлебушко, и кашу, и картошку. Очистки даже ел. И с посудой играть любил.

Один раз чугун опростал и нахлобучил на голову. Чугун закрыл Мише глаза и с головы не слезает. Перепугался Миша, шум поднял.

Дедушка шёл с грибами из лесу, издалека почуял – неладно дома. Беда!

Миша лапами чугун с головы сдирает, а толку никакого нет.

– Миша, погоди-ка, я тебе помогу, – сказал дедушка и потянул чугун. А он не трогается, крепко засел.

Дедушка сильнее потянул – Миша заверещал дурным голосом, заколотил лапами и расцарапал хозяину руку.

– Ах ты, Голова ты Чугунная! Я к тебе с добром, а ты драться, – обиделся дедушка. – Живи как хочешь.

Миша визжал, кружился, устал и лапы кверху. Горевать сил нет. Дедушка связал ему лапы, взял зубило, молоток, расколол чугун.

– Ну что, – говорит дедушка, – Чугунная Голова, будешь ещё с посудой баловаться?

А у Миши глаза другие – смирные: видно, что настрадался, дитя лесное.

Дедушка новый чугун купил – побольше первого, чтобы таких приключений не было. А старый обколотил повыше донышка – и вот она, поилка для кур. Миша выйдет во двор, увидит её и рычит.

Издалека рычит, близко не подходит.

Живёт медвежье дитя в избе, спит у печки под лавкой. Живёт, растёт, соображает, что к чему.

Соображение идёт где быстро, а где и туго.

Петуха боится. Непонятный он какой-то: маленький, а кричит громко и ни с того ни с сего. Как запоёт петух – Миша бегом в избу.

С дедушкиными валенками настороже. То играть с ними начнёт, то заскучает. Понять, видно, не может: как же так, ходили-ходили на ногах, а тут и ходить разучились.

А корову Миша уважает. Тёплая, большая, больше медведицы, и молоком от неё пахнет.

Заглянет он к ней в стойло и тихонько заскулит. Корова смотрит на него добрыми глазами, жуёт и будто всё понимает.

Миша успокоится, притихнет, и хорошо ему.

Дедушка говорит, что медвежонок при корове мать вспоминает.

И ещё Миша печку любил. Прижмётся к ней, зажмурится, иной раз скажет ей что-то на своём языке и не обидится, что она молчит, не отвечает.

В заморозки пропал медвежонок. Искали его по всей деревне, и всё без толку.