– Саша! Александр Владимирович! Ты как у нас? К кому? – очередной старый знакомый ухватил широкой лапой руку и добрую минуту тряс её, не выпуская, словно ждал, когда Рылов вспомнит его напрочь вылетевшее из головы имя.
С некоторых пор с именами у короткостриженого плотного мужчины с круглым лицом, одетого в тёмно-серый костюм и черную водолазку, было плохо. Замкнуто живущему Рылову было это всё равно, пока не пришлось переменить работу. На новом старом месте каждый божий день он встречал в коридорах людей, которых помнили глаза, и судорожно перебирал подходящие этим людям имена, испытывая неловкость от собственной заторможенности. Маленькие выцветшие глаза Рылова при этом стекленели, не столько от чувства неловкости, сколько от мысленной суеты, которую он сам себе задавал, напрягаясь, чтобы вспомнить. По жизни-то он давно избегал любых судорожных действий, никуда не торопился, размеренно делая все дела, – научившись даже пропускать мимо ушей злость и обзывания частенько устававшей дожидаться конца его утренних сборов торопыги-жены.
– Работаю теперь здесь. Две недели уже…, Николай Петрович, – мыслительная работа не прошла даром. Сомневаясь, Рылов-таки выдавил из себя имя знакомца и угадал.
– Никак в КРИТе? – любопытствуя, как все, Николай Петрович назвал аффилированное с институтом предприятие, благословлённое несменяемым начальником прибирать к своим рукам тематику государственного оборонного заказа, и тоже угадал.
– Слышал о Стецком? Говорят, пригласили к нам с лекцией. Вроде бы сегодня после обеда. В вашем зале заседаний. Пойдёшь?
– Пойду, если пустят, – ответил Рылов. – На институтскую конференцию меня без допуска не пустили.
– Ну, сравнил. Наше начальство если и можно снять, то только за режим. Почему и бесятся, тени своей боятся. А в собственный зал как тебя не пустят? Если ты там работаешь? – рассмеялся Николай Петрович. – Да и зачем столичным учёным секреты в их университетах?
Приятельски похлопав друг друга по плечам и согласившись, что у них будет ещё много возможностей поговорить, совершенно довольные собой «старички», как называла отца с его ровесниками Маша Рылова, разошлись в разные стороны.
Александр Владимирович двинулся к себе, за рабочий стол с компьютером, прислушиваясь к сердечку, неровно забившемуся от имени Стецкого, и радуясь скорой встрече, благодаря которой сегодняшний день приобретал интерес.
Толковой работой Рылова ещё не нагрузили. К тому же он подозревал в глубине души, что и не нагрузят, если он сам об этом не позаботится, – точно так, как было здесь и раньше, когда он сам должен был найти или придумать себе работу. Рылов пока не искал и не придумывал. Пока он больше присматривался да вспоминал старые времена, чем работал.
Рылова поджидала, болтая с его соседкой по рабочей комнате, скромная немолодая блондинка в белой блузке и серой в клетку юбке ниже колен – прямые волосы, собранные большой синей заколкой, свисающий до спины хвостик, нарисованные чёрные глаза и ресницы, не добавляющие белёсому лицу выразительности, – помощница-секретарша генерального и его любовница, как в первый же день рассказали Рылову дамы, удивляясь, как некоторые многие годы умеют прилежно совмещать роли жён и любовниц.
