Риека полыхала огнями фонарей и гирлянд. Августовское солнце почти скрылось за горизонтом, окрасив рыжими мазками воды Адриатики. Крк обволокла вечерняя дымка, превратив его из исполинского кита, покачивающегося на волнах, в темное облако, решившее принять золотистую ванну перед сном.
Я сидела на террасе своей небольшой вилы, что высится на прибрежной улице Печине, и пыталась окунуться в пейзаж родного города, лишь бы не думать о Нем. Обычно живописные панорамы Хорватии на меня действуют, как антидепрессанты, но сейчас даже они не могли вытащить из бездны отчаяния и боли.
На плетеном столике гордо поблескивала темно-зеленым стеклом початая бутылка сицилийского вина, разум прибывал во власти зудящего тумана, а душа разрывалась на окровавленные ошметки.
Я залпом выпила остатки Феудо Монтони Врукара из бокала. Если я продолжу в таком темпе, то не избежать мне встречи с фаянсовым другом. Но может рвота выбьет из меня всю дурь? Кого я обманываю? Нет, так быстро этот недуг не пройдет. Я помню мою депрессию после развода: тоны слез, анорексия и пустой взгляд призрака, осознавшего, что вот он – конец счастью и горячий привет одиночеству.
Люди до безумия боятся одиночества. Боятся, что рядом не будет кого-нибудь, кто протянет им руку помощи в нужный момент. Боятся остаться одни в ледяной пустоте. Боятся, что на смертном одре они будут наслаждаться лишь компанией безликих стен.
Люди создают семьи с нелюбимыми! Они терпят побои и моральный прессинг! Они заводят сотни питомцев! И навязываются друзьям, чтобы, как нищие выпросить милостыню в виде монет внимания. Люди засыпают ночами в слезах, им чужда радость страстного секса. Из хрупких и воздушных нимф и напористых сатиров они превращаются в дородных бражников, которым плевать на собственную жизнь, ради блага искусственных идолов. Некоторые наоборот истязают себя диетами, перекраивают тела и лица, только бы одиночество не отыскало их в толпе и не захватило в плен.
Люди пытаются любить косых, толстых, лысых, старых, юных, жестоких, глупых и эгоистичных. Они готовы стерпеть все, только бы не проводить время в пустом доме. Им не нужны подарки, знаки внимания, забота, комплементы, лекарство от гриппа или новые сапоги. Они готовы отказаться от всего и возложить свою жизнь на жертвенный алтарь, если такова цена – избежать объятий одиночества.
Горечь заключается в том, что все великомученицы и страдальцы, что бегут от гнетущей пустоты, уже давным-давно погрязли в безмолвной бездне. И даже среди скопления людей борцы за счастье останутся одни, продолжая строить в голове фантастические замки иллюзорной благодати.
Я – Стана Новинц, мне тридцать семь, я успешный архитектор, у меня пять кошек и я вечный постоялец отеля «Одиночество».
Злата, собрав волосы в воронье гнездо, и напялив на себя джинсовый комбинезон, волокла свой громоздкий чемодан по залу аэропорта, похожего на гигантское чудовище из стекла и металла, по организму которого сновали неуемные паразиты в виде людей. Она вполне могла сойти за американку и видом, и речью, английский ее был идеален. Не зря она работала переводчиком в моей фирме. Коллега и лучшая подруга спешила к выходу из муравейника, чтобы поскорей вдохнуть аромат «страны грез».
– Давай быстрее! Что ты плетешься, как черепаха? У нас несколько часов, чтобы добраться до отеля, принять душ и отправиться на встречу, подписывать контракт!!! – последние слова Злата пропела. Голос у нее был тоже хорош. Нередко мы с ней отправлялись в караоке, и там она на радость публики, демонстрировала свое мастерство.
– Мы успеем, – простонала я, еле волоча ноги.
Ненавижу самолеты! У меня закладывает уши, мутит и начинается паника, когда судно входит в зону турбулентности или взлетает либо просто находиться в воздухе. Я по трапу спускалась, подобно слизняку, еще немного и я, наверное, растеклась бы лужей по взлетному полю.
