– Здравствуйте, группа! – говорит миловидная женщина-психотерапевт.
– Здравствуйте, привет, привет, добрый день… – разноголосый хор с расставленных полукругом стульев.
– Сегодня свою историю нам расскажет Виктор…
– Привет, Виктор!
– Здравствуйте, меня зовут Виктор, и я убийца.
– Ты что, ёбнулся, Виктор? Уберите его! – возмущённые возгласы аудитории.
– Я хочу рассказать вам, как я стал…
– Да пошёл ты нахуй! Возмутительно! Прокурору, блядь, расскажи!
Ну вот, даже моя воображаемая психотерапевтическая группа не стала меня слушать. Никому не интересны мои рефлексии. Ах, Аня, мой прекрасный – но, увы, бывший – мозгоправ. Наши отношения врач-пациент в какой-то момент стали требовать большей откровенности, чем я могу себе позволить. Она считала, что у меня «вьетнамский» (он же «афганский», «иракский», «чеченский» и так далее) синдром. А сам я военный, побывавший в «горячих точках». Забавная версия, но правду ей узнавать не стоило.
Знаете, какой лучший способ приятно расстаться с психотерапевтом, особенно если он – милая и умная, но одинокая женщина? (Отчего-то это часто случается с милыми и умными женщинами). Нетрудно догадаться. В общем, мы ещё некоторое время встречались, но уже в ином качестве. Потом разошлись, но теперь голосом Ани говорит со мной моя совесть. Нечасто.
– Здаров, Македонец! – а вот и Сеня. Он сегодня заявился с утра, и теперь непринуждённо шарится у меня по кухне в поисках чего бы пожрать. Визит неожиданный, но Сеня не понимает социальных условностей. Захотелось – пришёл. Длинный, худой, весь как на шарнирах пацан, непрерывно в движении, со странной дёрганой моторикой подклинивающего в суставах Буратино. Ввалился, пока я продирал глаза, помахал рукой – и на кухню. Как с голодного края. Не кормят их там, что ли?
– Сень, ты что, с дурдома сбежал? – недовольно спрашиваю я.
– Почему сбежал? – удивляется Сенька. – Тёмные времена карательной психиатрии прошли, я прохожу лечение на совершенно добровольных началах!
– И что, уже вылечился?
– Нет, – мотает бритой налысо головой Сеня, – я неизлечим. Просто мне было видение.
– Опять? – закатил глаза я.
Сеня у нас, вишь ты, медиум. Ну как медиум – его просто иногда штырит. Без всяких веществ – Сеня даже непьющий. Своей дури хватает. Накрывает Сеню жёстко, но это ещё не самое плохое. И то, что видится ему обычно всякая дрянь, тоже можно пережить. Главная засада в том, что всё, что ему видится, непременно сбывается. И не «рано или поздно, так или иначе», а до обидного быстро и до ужаса буквально. Наградила природа талантом, чтоб её. Хотя мне ли говорить?
– Ну да, – жмёт худыми острыми плечами Сеня, – ты же знаешь, как это у меня бывает.
Я знаю, как это у него бывает. Сталкивался.
– Кофе будешь? – крикнул он из кухни.
Почему он всегда оттуда орёт так, как будто у меня не однокомнатная хрущёвка, а особняк с мезонином? Как будто, если он меня не видит, то я непременно далеко?
– Буду! – хоть что-то хорошее этим утром.
Кстати, в дурдоме он обретается не из-за видений. Про них психиатры не в курсе. Сене просто комфортно в психиатрической клинике, и он с легкостью симулирует то самое «посттравматическое стрессовое расстройство» (ПТСР), в котором психотерапевт подозревала меня. Он прекрасный симулянт, наш Сеня. При его невысоких запросах клиника – это такой халявный санаторий, где кормят, развлекают, позволяют гулять на свежем воздухе (наш загородный дурдом славится прекрасным садом), а главное – внимательно и с сочувствием выслушивают любую чушь, которую Сене заблагорассудится нести. Чем не курорт? «А медикаментов груды мы в унитаз, кто не дурак. Вот это жизнь…»1
На Сенино счастье психиатры то ли недостаточно бдительны, то ли недостаточно квалифицированы, то ли им наплевать. Знали бы они, насколько он на самом деле безумен, они бы вернули карательную психиатрию немедленно – и я не про видения его говорю. Что видения? Забавный казус Мироздания, как и мой странный талант. А вот то, что никакого ПТСР у него нет – это как раз и пугает.
