В этот предрассветный час морг города Дерябино приветливо светился маленьким оконцем на первом этаже без каких-либо признаков евростиля. Дим Димыч Кариес, местный санитар и по совместительству сторож, одиноко пил чай в своей ярко освещённой каморке. Право на десять квадратных метров в морге он заслужил безупречным трудом на благо его временных «постояльцев» и во имя охраны «промежуточного» покоя оных. Как и они, Дим Димыч довольствовался топчаном, в отличии от них – продавленным креслом, а также доставшимся квадратным столиком от уволенного за непочтительное отношение к безутешным «браткам» ещё на заре девяностых годов прошлого столетия бывшего директора.
Единственным украшением скромного жилища служил большой портрет Артура Конан Дойла, с которым Кариес частенько спорил по поводу его широко разрекламированного метода расследования преступлений туманного Альбиона. В спорах с почтенным господином Дим Димыч прибегал исключительно к нормативной лексике обременённого высшим образованием интеллигентного человек. Хотя такового не имел, но ночные бдения над бессмертными творениями незабвенного сэра не прошли для него даром.
Санитар морга имел круг фанатов разработанного им индуктивного метода расследования смертоубийств, один из которых как раз сейчас стучался в обитую дерматином дверь. Это был любивший в свойственной ему похоронной манере подколоть своего многолетнего друга загадками потустороннего мира местный сторож кладбища Игнат Васильевич Безрукий.
Пришел он не один и не с пустыми руками. За его спиной горбился обозначивший своё бледное лицо над плечом Игната незнакомец, который широко улыбался, обнажая ряд «отдиролинных» зубов, и приветливо тряс свежевыбритым подбородком. Потом натужно откашлялся и вежливо втиснул Игната внутрь.
Приставленный судьбой охранять покой по своей или чужой воле усопших дерябинцев Дим Димыч был несказанно рад живым и сразу перешёл к сути дела. На столе появились бутылка кефира, чекушка, банка солёных огурцов и пышная булка в форме женских ягодиц. Извлечённые с навесного шкафчика покрытые позолотой чашки, розетка с яблочным вареньем, один гранёный стакан выдавали в нём и изысканного человека, и гостеприимного хозяина, и матёрого трезвенника.
Игнат Васильевич и незваный гость уселись на топчан, довольно бесцеремонно придвинув к ногам отмеченный зубами бывшего директора журнальный столик.
– Димыч, мы тут мимо «ночника» проходили, «затарились» и зашли тебя проведать. Ты как? – спросил Безрукий, открывая банку молодящихся огурцов.
– Ты своих проведывай, а я пока ещё живой, – отшутился Дим Димыч, пристально разглядывая незнакомца пронзительными глазами Шерлока Холмса.
Дим Димыч разделил еду на столе по вкусовым пристрастиям и с давно утраченным томлением надкусил фигурную булку. Он первым начал разговор:
– Вы меня извините, я вас не знаю, но зачем это вы свои очки в карман сунули? – с янычарским добродушием обратился санитар морга к незнакомцу, вызвав испарину на его покатом лбу.
Игнат с жеребячьим хохотком стукнул незнакомца по колену и, «прядя» ушами, воскликнул:
– А, что я тебе говорил? Раскусил-таки! Ладно, Дим Димыч, давай пытай…
Друг кладбищенского сторожа привстал с топчана, протянул лопатой вспотевшую ладонь хозяину каморки, откашлялся и с неподобающим моменту торжеством представился:
– Викентий Павлович Дымов, очень рад знакомству.
– Аналогично. Вы, Викентий Павлович, давно в дерябинском архиве служите? – насмешливо полюбопытствовал Дим Димыч и по-ленински прищурил лазоревые глаза.
– Давно, – в режиме он-лайн сумрачно ответил тот.
Потом вскочил, пригладил вставшие торчком волосы, достал из кармана старомодные очки, вернул оные обратно и опустился на топчан в немом замешательстве. Во всё время его бойких телодвижений санитар морга невозмутимо пил кефир и жёстко расправлялся с аппетитной сдобой.
