Лу Леви, самый главный в музыкальном издательстве «Лидс Мьюзик Паблишинг», повез меня на такси в «Храм Пифии» на Западной 70-й – показать крохотную студию, где «Билл Хейли и его Кометы» записывали «Рок вокруг часов»[1]. Затем – в ресторан Джека Демпси на перекрестке 58-й и Бродвея. Мы уселись в кабинке, отделанной красной кожей и открывающейся прямо в парадную витрину.
Лу представил меня хозяину – великому боксеру. Джек погрозил мне кулаком:
– Слишком ты легонький для тяжеловеса, парнишка. Надо бы тебе пару фунтов набрать. И одеваться получше, и выглядеть побойчее… Нет, на ринге, само собой, одежда тебе не очень понадобится… И не бойся лупить сильнее.
– Он не боксер, Джек, он песни пишет, и мы их будем издавать.
– А, вот оно что. Надеюсь, послушаю когда-нибудь. Удачи тебе, парнишка.
Снаружи ветер дул, растаскивал повсюду клочья туч; по улицам красных фонарей кружил снег; всюду бродили типичные горожане, сплошь укутанные; торговцы в наушниках из кроличьего меха всучивали прохожим всякие примочки; продавцы каштанов; из люков валил пар.
Все это было не важно. Я только что подписал контракт с «Лидс Мьюзик» – передал им право издавать мои песни. Трубить еще особо не о чем – я пока не так много и сочинил. Лу выплатил мне аванс, сотню долларов в счет будущих авторских отчислений, чтобы я расписался на бумаге – меня устраивало.
С Лу нас познакомил Джон Хаммонд – это он пригласил меня в «Коламбиа Рекордз», а теперь попросил Леви за мной присматривать. Хаммонд слыхал лишь две мои оригинальные композиции, но у него было предчувствие, что я способен на большее.
Вернувшись к Лу в контору, я открыл кофр, вытащил гитару и стал перебирать струны. Вся комната была заставлена горами коробок с нотами, доски объявлений заклеены графиками записей, повсюду валялись черные лакированные диски, ацетатные пластинки с белыми наклейками, фото с автографами исполнителей, глянцевые портреты – Джерри Вейл, Эл Мартино, сестры Эндрюс (Лу был на одной из них женат), Нэт «Кинг» Коул, Патти Пэйдж, «Крю Кате». Плюс пара консольных бобинных магнитофонов и большой рабочий стол темного дерева, заваленный всякой всячиной. Лу поставил на стол передо мной микрофон и воткнул шнур в один из магнитофонов. Он ни на миг не выпускал из зубов здоровенную дешевую сигару экзотического вида.
– Джон возлагает на тебя большие надежды, – сказал Лу.
Джон – это Джон Хаммонд, великий искатель талантов и открыватель монументальнейших артистов, импозантнейших фигур в истории музыкальной звукозаписи: Билли Холидей, Тедди Уилсона, Чарли Кристиана, Кэба Кэллоуэя, Бенни Гудмена, Каунта Бейси, Лайонела Хэмптона. Артистов, творивших ту музыку, что насквозь пронизывала всю американскую жизнь. Их всех на публику вытащил он. Хаммонд делал даже последнюю запись Бесси Смит. Легендарная фигура – чистый американский аристократ. Мать его была в девичестве Вандербилт, и Джона растили в высших кругах, в уюте и неге. Но этого ему было мало, и он пошел на зов сердца, за музыкой, предпочтительно – звонкими ритмами горячего джаза, спиричуэлов и блюза, которые он поддерживал и жизнь за них клал. Никто не осмеливался встать у него на пути, и времени он зря не тратил. Я едва мог поверить, что не сплю, когда сидел у него в кабинете, а он подписывал меня в «Коламбию». Невероятно. Как будто я все наврал.
«Коламбиа» была одним из первых и главнейших лейблов в стране, и даже оказаться на их пороге для меня было делом серьезным. Для начала, фолк-музыка считалась второсортным мусором и выпускалась лишь мелкими фирмами. Большие компании работали на элиту – производили музыку обеззараженную и пастеризованную. Таких, как я, никогда бы в них не пустили, разве что в исключительных обстоятельствах. Но Джон и был исключительным человеком. Он не записывал пластинки для школьников – да и самих школьников не записывал. Он обладал видением и предвидением, он посмотрел и послушал меня, понял, о чем я думаю, и поверил в то, что грядет. Джон объяснил, что разглядел во мне человека, продолжающего долгую традицию – традицию блюза, джаза и фолка, – а не едва оперившегося вундеркинда на переднем крае музыкальной моды. Не то чтобы у нее был какой-то передний край. Американская музыка в конце 50-х – начале 60-х годов была довольно сонной. Популярное радио пребывало в некоем застое и набивалось приятными пустышками. До «Битлз», «Ху» или «Роллинг Стоунз» оставалось еще несколько лет, и эти группы пока не вдохнули в музыку новую жизнь и энергию. Я же в то время играл довольно суровые народные песни, приправляя их пламенем и серой. Не нужно было проводить никаких опросов общественности, чтобы понимать: с тем, что транслируется по радио, они совершенно не совпадают, коммерциализации не поддаются, – однако Джон сказал, что подобные соображения в список его приоритетов не входят, и он прекрасно понимает значение того, что я делаю.
