Хорошо солнечным днем в конце мая прогуляться по центру Питера. Деревья цветут, птички поют, трамваи ездят, пьяные у ларьков матерятся – ну все прямо как десять лет назад. И даже о выборе маршрута задумываться не надо, ноги сами несут издавна знакомой дорогой – можно просто идти и смотреть на места, позабытые в суете последних лет.
Вот и маленький пешеходный мостик, сейчас набережная слегка изогнется, повторяя изгиб Мойки, и покажется до боли знакомое здание, цвет которого только с непривычки кажется мрачным – ЛИАП, Ленинградский Институт Авиационного Приборостроения, наша альма родная матерь…
Здание, конечно, показалось. Куда оно денется с насиженного десятилетиями места. Просто я его не узнал поначалу. Как матери порой с трудом узнают постаревших блудных сыновей, так и я, ничего не понимая, смотрел на фасад, перекрашенный в желтовато-гнусный цвет. И не подозревал ведь до того момента, что страдаю аллергией на некоторые цвета…
Оказалось – страдаю.
По крайней мере этот цвет пробуждал нестерпимое желание вызвать на сцену автора шедевра колористики, и… Самое мягкое наказание, которое приходило в голову – поселить его, автора, где-нибудь напротив в комнате с большим окном и запретить пользоваться занавесками.
Но делать было нечего, и я опасливо приблизился к зданию, вдруг ставшему чужим. Бывшая альма матер все же отреагировала на возвращение питомца, десять лет не появлявшегося в ее стенах, – деревянные двери, высокие и старинные (хоть их не додумались окрасить, и на том спасибо) распахнулись, и на улицу повалила дружная толпа студентов. Похоже, только что закончилась очередная пара. Поневоле пришлось стоять под новой вывеской, на которой совсем другие слова складывались в совершенно незнакомую аббревиатуру, и пропускать этот встречный поток.
Мелькавшие, как в калейдоскопе, обрывки разговоров оставляли довольно странное впечатление. Кто-то клятвенно божился сегодня же отстегнуть за диски; кто-то радостно оповещал, что еще двадцать бонусных очков и он станет супервизором (судя по неподдельному ликованию, супервизорство было голубой мечтой его октябрятского детства); речь одной милой на вид девушки я просто не понял: английские корни в сочетании с русскими суффиксами и падежными окончаниями напоминали адаптированный вариант пиджин-инглиша.
Правда, следом за этой пиджин-англичанкой проследовала троица, где доминировал плечистый молодой человек, свободно владеющий великой и могучей мовой родных берез. Подтверждая энергичными жестами не менее энергичные выражения, он повествовал спутникам о жестокой драке, из которой вышел безусловным победителем. Судя по вопросам слушателей, беспощадная схватка случилась не в темной подворотне или на пьяной вечеринке, но в виртуальном пространстве.
…Внутри тоже все изменилось. Я неохотно переставлял ноги по слабо узнаваемому коридору. И какой идиот придумал называть подобные уродства “евроремонтами” и “евростандартами”? Хитрые европейцы слишком пекутся о своем драгоценном здоровье, чтобы вот так проводить долгие часы среди тонн токсичных турецких пластиков… Но арендаторы – ЗАО и ООО, скрывавшиеся за дверьми бывших аудиторий, – такими сомнениями явно не терзались.
И тут я развернулся и пошел обратно, так и не дойдя до отдела кадров, – черт с ним, отправлю запрос по почте, чтобы выслали необходимую справку. Иначе еще несколько шагов и всю оставшуюся жизнь при слове ЛИАП буду вспоминать это…
Я шел назад по нагретой солнцем набережной и вспоминал совсем другое. Лекции, экзамены, былых друзей… Девушек с именами, уже почти забытыми, стройотряды с р-романтическими песнями под гитару, бесшабашные студенческие пьянки с традиционным лиаповским тостом “От винта!”
