Елена Васильевна. Алайз.
– А ну брысь, окаянные! – старушка с яростью замахнулась своим старым, сальным полотенцем, нацелив его на трёх наглых котов, что беспардонно развалились на подоконнике. – Пшли вон! Кому говорю! Оглоеды проклятые! Ни стыда, ни совести у вас, бесстыжие твари! Только и знаете, что вокруг носитесь да всё под себя гребёте! – продолжала она гневно ворчать, стараясь изгнать хвостатых нахлебников. Коты же, казалось, и не думали уходить: хитрые глаза их блестели в ответ, а хвосты величаво топорщились, будто насмешка над всеми усилиями старухи.
Лениво, будто с неохотой, словно делая великое одолжение, коты неспешно спрыгнули с подоконника. Их мягкие лапы едва слышно коснулись пола, после чего они бесшумно скрылись за обшарпанной дверью, ведущей на старую кухню. Продолжая бубнить что-то себе под нос, Елена Васильевна недовольно оглядела комнату. Сгорбившись от привычной усталости, она вытерла сухими натруженными руками крошки со стола. Разложив на облезлой скатерти документы на оплату квартиры, мелочь и скомканные деньги в целлофановом мешочке, лупу и прочие необходимые атрибуты, Елена Васильевна села за свой ежемесячный ритуал. Это было для неё особое время, когда она находила некое удовлетворение и успокоение в разборе бумаг. В этот момент она могла в полной мере отдать волю своим мыслям, приговаривая и проклиная всех тех, кто приносил ей неудобства. Слюнявя пальцы, она тщательно перебирала бумаги, в гневе и раздражении сквернословя в адрес чиновников, которые устанавливают баснословные тарифы за электроэнергию и газ. Её негодование не знало границ, особенно когда речь шла о кобылах кассиршах работавших в управляющей компании, которые всегда казались ей особенно медлительными и небрежными, и намеренно обсчитывали её на пару-тройку рублей. И всех тех власть имущих проституток, которых она считала главными виновниками грязи, мусора и беспредела в городе. В её глазах они были виновны в том, что каждую ночь под её окном горланили песни пьяные ханыги и их наглые, размалеванные мандавошки. Это все превращало жизнь Елены Васильевны в настоящий ад.
– Будь вы прокляты! – взорвалась старуха, с силой плюнув на груду квитанций, которые она только что по нескольку раз пересчитывала. Густая слюна растеклась по бумаге, оставляя неприятные следы. Без всякой тени стыда или сожаления, она с яростью принялась вытирать свою враждебную метку с намокших листов, переминая их под пальцами, стараясь устранить следы своей агрессии.
Когда наконец она закончила с подсчетами, старуха, вздохнув с облегчением, разложила деньги в аккуратные кучки. Каждая купюра была уложена ровно и аккуратно, так, чтобы не было никаких сомнений в её точности. Удовлетворенная проделанной работой, Елена Васильевна уже в воображении разыгрывала сцену завтрашнего дня: как она ворвётся в бухгалтерию, требуя объяснений у этой "кобылы-кассирши", которая допустила ошибку. Она пообещала себе, что на этот раз не оставит их попытки обмануть её, старую и больную женщину, безнаказанными. Она сама добилась правды, всё сверила с показаниями счетчиков и убедилась, что её расчёты верны. Все эти махинаторы, по её мнению, снова пытались её обмануть. С раздражением, присущее только настоящим скандалистам, старуха шаркала своими изношенными тапочками по скользкому полу к плите. Там, с характерным металлическим звоном, она поставила чайник на газ, включая огонь с раздражением, словно этот простейший бытовой процесс мог хоть как-то облегчить её внутреннее напряжение. Старуха, бормоча под нос ругательства, наблюдала, как чайник начинает медленно разогреваться, надеясь, что этот горячий напиток хоть немного снимет её гнев и стресс от предстоящих баталий.
