Когда я смотрела в окно на мелькавшие за ним пейзажи, почему-то стало грустно. Я понимала, что скоро эти деревенские ландшафты сменятся городскими постройками, и, чем ближе поезд приближался к станции назначения, тем печальнее мне становилось.
Все мое детство оставалось там, за сотнями километров, которые поезд с легкостью преодолевал в считанные часы, а я будто бы осталась там, в своем родном маленьком городке, где остались родные, друзья, моя первая любовь. Теперь я уже совершеннолетняя, и направляюсь в сторону глобальных перемен. Но пока я почему-то смотрела в будущее с опасной, и совсем не была уверена в том, что эти перемены принесут в мою жизнь только позитив.
Я вздохнула, взглянув на часы. Проводница, заглянувшая в наше купе, предупредила, что в Москве поезд будет через полтора часа. Я, не спавшая всю ночь, перебиравшая в голове воспоминания из детства, как будто была не готова к тому, что скоро окажусь в огромном городе, который может съесть меня, проглотить, словно какой-то монстр.
В Москве уже довольно долгое время жила моя старшая сестра Алена. Едва ей исполнилось восемнадцать, и Аленка закончила одиннадцатый класс, она тут же собрала вещички и смоталась из нашего захолустья покорять столицу. Прошло больше двух лет после ее отъезда, и за это время моя сестра ни разу не приехала навестить нас в Мраковск.
– Черт, даже название нашего города какое-то стремное, – любила повторять Аленка, – Не вызывает особого желания навещать даже самых близких и родных людей. Жуть нагоняет.
В чем-то я была согласна с Аленой, но искренне не понимала, почему за два года моя сестра не нашла ни одного дня, чтобы проведать своих родных. Зато к ней в Москву, в ее съемную однушку в Перово, ехали все, кому не лень. На лечение, на поступление, на экскурсии, – дом Аленки был открыт для всех. Хотя, я не была уверена в том, что моя сестра могла проявлять чрезмерное гостеприимство.
Теперь в Москву для поступления в университет ехала я сама, чему моя сестра была рада, но при этом расстроена одновременно.
– Дался тебе этот универ, – кричала она мне в трубку, – Я вот вышла на работу, и манала я учиться. Одиннадцать лет просидела во мраке, а теперь только вдохнуть полной грудью смогла. Это запах свободы, Ирочка, понимаешь?
Я пока этого не понимала, но виды из окна поезда, который подвозил меня все ближе к Казанскому вокзалу и увозил все дальше от привычной жизни, пугали меня и вселяли в меня беспричинное беспокойство. Вдыхать полной грудью у меня не получалось, напротив, было стойкое ощущение, что мне не хватает воздуха в легких.
На станции меня уже ждала Аленка. Она очень изменилась за последние два года, и, как мне показалось, не в самую лучшую сторону. Ей было уже за двадцать, она перекрасила волосы и сделала какую-то дикую стрижку, отчего напоминала мне пуделя, которого заботливые хозяева регулярно водили к грумеру.
– Я так соскучилась по тебе, моя овечка! – Аленка обнимала меня так крепко, что я чуть не выплюнула из себя все внутренности. Я и без ее объятий и причитаний ощущала себя не лучшим образом, а ее вопросы, а еще запахи незнакомого города сводили меня с ума и заставляли подавлять накатывающие на меня приступы паники.
«Овечкой» Аленка называла меня с детства, и за это отдельное спасибо можно было сказать моей генетике. Наш отец, похожий на Пушкина в его лучшие годы, передал по наследству курчавые волосы мне и младшему брату Славке, а вот Алене повезло больше. Хотя, с ее нынешней стрижкой она все больше напоминала мне потрепанного пуделя.
– Я сейчас тебя транспортирую на хату, – деловито говорила она мне, – Вывалим все подарки от родаков и прочих родственников, а потом я поскачу на работу. Я едва отпросилась на два часа. Сказала, что мать приехала, за сестрой бы точно не отпустили.
