Машину повело от соприкосновения с поверхностью скалы. Пилот с трудом стабилизировал двигатели. В тишине звуконепроницаемой кабины пронзительный писк Мака резал уши. Заряд батарей иссяк, энергия была на исходе. В медблоке лежали мертвые капитан и бортинженер. Я пыталась их реанимировать, на что тоже ушло ценное для гибнущего корабля питание. Пилот, благодаря которому я все еще была жива, истекал кровью. За дверью рубки лежали еще два трупа: Алексей и Ястреб. Оба из военной полиции, профессиональные опытные «охотники за головами». По крайней мере, так мне их представил командир. Внушительный послужной список и тот самый пресловутый «опыт» позволили обоим относиться к молодому криминальному эмпату, то есть ко мне, пренебрежительно. И по тем же причинам оба были теперь мертвы.
Даже те неимоверные усилия, что были предприняты ими для поимки Кобольда, не служили доказательством победы. Я полгода до рейда убила на составление подробного психологического портрета подозреваемого, спала в полицейских и военных архивах, изучала его медицинские карты, счета, пристрастия, привычки, лично общалась с его женщинами и сослуживцами, одноклассниками, воспитателями. Но когда сразу после поимки, которая, к слову, состоялась благодаря моим выстроенным моделям мышления Кобольда, отчиталась Ястребу по новому профилю, получила в ответ лишь презрение и откровенные оскорбления. Матушка Матрена всегда учила смирению и пониманию. Понимать я научилась. Я могла понять и прочувствовать причины поступков самых чудовищных убийц, но не злиться так и не научилась. Я злилась на Ястреба, злилась на Алексея, поддержавшего напарника. Злилась на капитана, нарушившего инструкцию и не изолировавшего рубку, когда заключенный на наших глазах убил обоих конвоиров. Изолировать пришлось мне, спешно. Кобольд успел ранить пилота. Все эти действия заняли несколько минут. Чтобы убить, моему подопечному психу оружие не требовалось. Он грезил спецназом внешней разведки, и, хотя туда не попал, а система подготовки группы особого назначения ВР засекречена, тренировки свои Кобольд разработал, твердо зная, какие навыки хочет приобрести. Организованный, с высоким интеллектом, сниженным эмоциональным коэффициентом, образованный – что может быть хуже.
Я родилась с талантом аналитика-эмпата, у меня были лучшие рекомендации, мне довелось участвовать в трех международных независимых исследовательских проектах, из всех поступивших предложений я отдала предпочтение Центральному управлению военной полиции, и вот, пожалуйста! Из-за чужой ошибки погибаю на краю Вселенной, в галактике без названия, на неизвестной планете, которую Мак выбрал для экстренной посадки.
Машина стрелой вонзилась в тихую гладь лесного озера. Рисунок дна появлялся на экране чудовищно медленно. Данные со сканера поступали с задержкой. Посадить военный истребитель в такой ситуации без повреждений – задача непосильная. Но пилот с ней справился.
Справился ценой собственной жизни. Спасти его, как и остальных членов команды, я не смогла.
– Мак, – позвала я, отключив медблок от питания и устало потерев лоб тыльной стороной ладони. Это был третий человек, которого за последние сутки пыталась реанимировать.
– Да?
– Погибли пять членов экипажа. Выживший: Забава Карачевская. Уровень взаимодействия первый. Работаем?
– Работаем.
– Сколько тебе осталось? В минутах. Округляй в меньшую сторону.
– Тридцать две.
– Автоматика? Системы? В каком состоянии?
– В рабочем состоянии. Повреждения незначительны. Зарядим батареи и сможем улететь.
Я грустно улыбнулась, размышляя над логикой бортинженера. Это ведь он устанавливал критерии разных уровней взаимодействия Мака с людьми. Мне по специфике профессии полагался первый уровень взаимодействия, самый простой. И у бортинженера, видимо, было свое, довольно оскорбительное представление о людях, которым этот уровень однажды понадобится.
