Шахтерский поселок Истон, угольные копи Дурхэма, суббота, 3 апреля 1909 г.
– На спинку или сразу на умную головушку? – спросила, ехидно улыбаясь, Эви Форбс, передвинув тяжелый таз с горячей водой на край кухонной плиты.
Джек давился от смеха.
– Эй-эй, красавица, я просто спросил, нагрелась вода или нет.
Ну вот, он снова вывел ее из себя. Ручки таза жгли ладони, и Эви обернула их тряпками.
Ее попросила мама:
– Потри спину брату, солнышко, а я пойду покараулю. Так будет меньше подозрений.
Мама будет ждать на пороге дома, такого же, как все остальные в их шахтерском поселке. Она закутается в платок – ветер свежий в начале апреля – и сделает вид, что дожидается Тимми и прислушивается, не раздастся ли стук его сапог, когда он будет возвращаться со своей смены – он работал в Оулд Мод, истонской шахте, но не под землей, а на поверхности. А на самом деле она задумала перехватить молодую мисс Мэнтон, у которой работала Эви. Мисс Мэнтон должна была появиться со сногсшибательной новостью, так интересующей мать и дочь. Она обещала быть где-то без четверти четыре, только вот на ее точность нельзя полагаться.
Эви украдкой оглядела комнату. Отец уже переоделся в домашнюю одежду и сидел в кресле слева от плиты со старым номером «Таймс». По субботам газету можно было брать бесплатно в читальном зале. Джек стоял в корыте по щиколотку в воде и дожидался, когда она принесет таз. Оба они вроде бы ни о чем не подозревали.
– Ну что, нагрелась вода? – окликнул ее Джек.
Эви взялась за ручки таза.
– В самый раз, чтобы раков варить. Будешь красный и вкусный, а вопить разрешается только за отдельную плату. Прикинь, парень, какая девушка захочет, чтобы ее увидели на танцах в субботу с красным как рак шахтером?
Она осторожно опустила таз на край плиты. Его тяжесть сразу же отдалась в плечах, руках и спине. Пар мало того что обжигает глаза, еще и вся завивка пропадет. Сегодня в клубе Истон энд Хоутон Майнерс вечеринка, а она будет похожа на женщину со змеями в волосах. Но разбираться с прической не было времени. Джек торопил:
– Давай, Эви. У меня впереди куча встреч с людьми в разных местах.
Он улыбался, и белые зубы особенно ярко блестели на черном от угольной пыли лице. Корыто всего в двух шагах от плиты, но таз такой тяжелый, что и этого достаточно.
– Не торопись, Эви-девчушка, – окликнул ее отец. – Потихоньку, осторожнее.
Голос его звучал тише, чем обычно, даже как-то устало.
– Я постараюсь, пап, – сказала она и тут же оступилась под тяжестью таза, но Джек уже протянул руки и взял у нее таз легко, будто перышко. Пальцы шахтера не чувствовали горячего металла.
– Давай-ка я сам, Эви, дорогуша.
Он вылил в таз оставшуюся от отца черно-серую от угольной пыли воду. Вокруг бедер у него была присборена мешковина, скрывающая мужское достоинство.
Мать, бывало, говорила, желая одобрить его стеснительность:
– И на том спасибо. Хвала Господу за наши маленькие радости.
На что Джек обычно отвечал, что применительно к его радостям слово «маленькие» никак не подходит, за что получал по щекам тряпкой, громко названной полотенцем.
Ну да, именно это ей так дорого – прочная семья, общее веселье, шутки. Сможет ли она оставить все это, если потребуется? С какими новостями придет мисс Мэнтон? С Эви побеседовали в Истерли Холле по поводу работы младшей поварихи – и что теперь?
Джек отдал ей таз и сдернул полотенце с сушилки, приткнутой к корыту. Он все-таки такой красавчик, и для нее он больше, чем брат. Джек – ее марра[1], товарищ и близкий друг, и ее любовь к нему была даже важнее того чувства, которое она испытывала к Саймону Престону. То, что она сделала, изменит отношения с братом, Эви это понимала. Но она не хочет думать об этом, не может.
