Три вечера подряд в одиночестве я любовалась закатами над Муравкой.
Мечислав и Эрвин вместе с Авивией улетели в Энобус. Дурмитор закатил истерику с требованием, чтобы жена срочно вернулась. Решение Авивии было однозначно – разорвать отношения с сожителем. Впереди маячил раздел имущества. Зная мерзкий характер торгаша, Эрвин с Мечиславом собирались «постоять» рядом, дабы решить проблемы Авивии без моральных и материальных потерь.
Магазинчик сувениров принадлежал Дурмитору, который Авивия с незапамятных времен арендовала у него. После смерти матери Авивии Дурмитор намертво приклеился к одинокой женщине, уговорив вместе жить и вести хозяйство. Эрвин собирался разобраться с так называемым отчимом, выгнать сожителя, пригревшегося в чужом гнезде и обезопасить существование Авивии.
Навязчивые мысли как воры проскальзывают в образовавшуюся брешь уныния, я их отгоняю, сопротивляюсь, зная их свойство материализовываться в самый неожиданный момент. Ощущение силы, которое поддерживает меня, тает с последними лучами солнца. Выше голову, Соня, говорю сама себе. Утро разгонит мрак, ты восстанешь вместе с солнцем. Иногда я бываю очень патетичной.
Верховия – прекрасная страна. Только я не героиня боевика, нет во мне характера для борьбы и злости. Не ту шаане выбрал волшебный цветок кругляшей, я из другого мира, из другого теста. Чародейным ветром маленькое семечко занесло в незнакомую почву. Оно, случайно зацепившись слабым корешком, должно, несмотря на ветер, дождь и засуху, вырасти деревцем в этом жестоком дивном мире.
В Поваринске я училась прыгать на батуте, правильно падать и крутить сальто. В Верховии мне пригодились прежние умения.
Я взмыла в небеса, удачно упала, крутанула двойное сальто, получив вторую ипостась, и стала опасной для самой себя. И при этом я та же Соня Снегирева – старшеклассница из Поваринска.
Необходимость управлять своим состоянием вышла на первый план. Мечислав твердил о расслаблении, концентрации и сосредоточении. Я пытаюсь следовать его советам.
И получается, но только на первый взгляд.
Ничего не спасает от ощущения бури, притаившейся за горами долины Муравки. Иногда предчувствие накатывает столь остро, что в груди просыпается драконица и глухо ворчит, предупреждая врагов о своей силе. Стараясь не замечать дрожащей стратосферы, я держу оборону, но без Эрвина все сильнее раскачивается амплитуда мнимого спокойствия. Интуиция шепчет все настойчивее.
Опасность. Спасаться.
Огненное светило в ладонях вершин, они баюкают угасающий шар, поют колыбельную. Вместе с ними я бубню тихую песенку.
Не потревожив оголтелых цикад, которые вплетают свой стрекот в мои напевы, подошёл Ларри и приземлился рядом.
– Красота, – заурчал Идепиус, словно довольный кот, унюхавший валерьянку, на самом деле запах луговых трав, – как себя чувствуешь?
– Нигде не болит.
Белый китаец в последнее время чересчур переживал о моем здоровье, спрашивал об одном и том же, как старый дед, потерявший память.
На самом деле, Ларри чувствовал правильно. В поступках белого китайца всегда был смысл.
Огромный огненный шар скрылся более чем наполовину, полыхающий бок уменьшался на глазах, посылая свой неторопливый прощальный поцелуй.
– Мне всегда казалось, что закат – это отдых радости, – промурлыкал Ларри.
– Закат – ворота в будущее, – ответила ему, и мы засмеялись, поглядев друг на друга.
Краешек солнца исчез, я проводила его легким вздохом. Волшебство в чистом виде.
– Некоторое время я не понимал, откуда у меня такое… притяжение к тебе, – Ларри смутился. Ему надо обязательно выговориться, чтоб не лопнуть от сдерживаемых чувств. – Твой Горыныч – уникум. Он понимал, ощущал, что я прощаюсь с жизнью, и берег меня. Такое высокое сознание невозможно… для ездового. Горыныч, как и ты – маги.
