Собрались ехать смотреть ледоход. Хватит сидеть в душной квартире, где батареи жарят как в тропиках. И погода стоит изумительная, летняя – это в апреле-то. Заблудилось солнце, перепутало их северные широты с югом, затопило в лучах непривычную к ласке северную землю, благодарную за самое малое.
Смешно вспомнить: Лиза в детстве не любила солнце. Нос обгорает и лупится – нужно то ладошкой прикрывать, то листок подорожника наклеивать. Просыпаясь от бьющих в глаза лучей, испытывала тревогу, раздражающее беспокойство: нужно торопиться, будто тебе чего-то меньше достанется, будто что-то важное мимо пройдёт – туда, где люди умеют жить настоящей, полной, жадной жизнью.
Сейчас Лиза буквально охотилась за солнцем. С тихим наслаждением подставляла свету и теплу лицо, принимала ясные дни, голубиное небо как редкий Божий дар. Примешивалась грусть: что жизнь скоротечна, что люди не достаточно хороши, не достойны этой благодати.
Муж Андрей был лишён интеллигентской мерехлюндии: ну солнце и солнце. Выкатился шарик на небо – хорошо, нет – значит нет. А поехали за город – значит поехали. Разомнёмся, машину бензином заправим, себя кислородом. Вербу нарвём. Из полутьмы прихожей полуутвердительно-полувопросительно крикнул:
– Возьмём Зотовых? Они нас всегда на праздники приглашают.
Лиза промолчала. Зотовы, соседи по лестничной площадке, всегда легки на подъём. Пока ехали, Ирка Зотова на заднем сидении вертелась, не закрывала рта. «Ой, полянка с подснежниками, какие крупные! Давайте остановимся, нарвём!»
– Клеща подхватишь. Он сейчас самый голодный, злой, – урезонивал её муж Вася. А Лиза сказала:
– Подснежники занесены в Красную книгу.
Потом искали вербу, путали то с ольхой, то с ивой. Пришлось залезать во смартфоны – дожили, горожане в первом поколении.
– Которая ободранная – та и наша, – мудро определил Вася. – Вербное воскресенье на носу.
– Вербу тоже скоро занесут в Красную книгу, – сухо сказала Лиза.
– Если у кого-то плохое настроение, нечего было и ехать, – это Андрей, не отрывая глаз от дороги. Какой у него всё-таки красивый, высеченный профиль.
Но лес в розоватой дымке, не отстающее от машины солнце, тёплый ветер в опущенные окна, Иркин весёленький лепет – отвлекли от мыслей. Вот и полукаменный мостик – строили ещё в советское время.
А ледохода-то и нет. Вскрывшуюся реку перегородила единственная зеленоватая овальная льдина – как промытое селёдочное блюдо, как скользкий гигантский обмылок. Её развернуло наискось, она тёрлась о быки, скрипя и постанывая, качалась, плескалась истончёнными краями в воде, то погружаясь, то всплывая. Вдруг «блюдо» оглушительно треснуло – Лиза вскрикнула.
– У-у, противная льдина, – надула губки Ирка. Она наобещала разослать знакомым шикарные снимки «с природы». Решили пройтись по шоссе. Лиза дышала и не могла надышаться, пахло непередаваемо – от воды талыми снегами, от земли прелью. Лес был наполнен особым весенним гулом – как будто эхом от далеко идущего поезда. Журчал, звенел, шумел, гомонил – птичьими голосами, распушившимися соснами в нежных «свечках», могучими чистыми ручьями.
Старый серебристый тополь весь звенел – казалось, воздух вокруг нежно поёт. Когда подошли, взлетело вспугнутое серебристое легчайшее облачко крохотных как мотыльки птичек – перенеслось и серебристо окутало другое дерево. Теперь нежно заливался – звенел воздух вокруг него.
Ирка снова нырнула в смарт – что за птички такие? Вася рассказывал, что в связи с глобальным потеплением стремительно меняется фауна. Вон недавно в гараже ему на плечо – мерзость какая! – прыгнул жёлто-чёрный крупный паук – не исключено, ядовитый. А у него, Васи, арахнофобия.
